Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы. Книга 1

Проходя по столь же несильно изменившейся Большой Дмитровке, Алексей не мог не задержать внимание на облепленном афишами здании театра оперетты, в котором когда-то, в незапамятные дореволюционные сезоны, выступала в опере Зимина мама его фиалкоокой Елены. Заглянув ради интереса в вестибюль станции метрополитена «Охотный ряд», сохранивший достаточно много из довоенного декора и внутреннего устройства, и затем свернув на Театральную площадь, он пожалел, что из ниш метрохолла куда-то исчезли гипсовые атлеты, когда-то служившие едва ли не главной приметой этой части уличного пространства.

Зато сама Театральная площадь порадовала прежней открытостью и классичностью форм, незримо стягивающихся к зданию Большого театра и затем экстравагантно разрываемых готическим модерном ЦУМовского дома. Однако отсутствие трамваев с их уютной неторопливостью явно пошло площади во вред, и бесконечный поток машин, отныне непрерывным потоком протекающий через неё, необратимо свидетельствовал о новых временах. Деревья в сквере напротив Большого то ли подросли, то ли были заменены на новые, а на месте многоярусной клумбы, на вершину которой с наступлением тёплых дней в прежние дни выставляли кадушку с пальмой из театральной оранжереи, теперь вовсю бил фонтан.

На соответствующую реплику Алексея Борис со знанием дела ответил, что фонтан у Большого был сооружён сразу же после войны и что на его отделку пошёл особый шведский гранит, привезённый гитлеровцами для памятника свой несостоявшейся победе. Однако на намерение Алексея подойти поближе и потрогать этот легендарный гранит рукой Борис усталым и равнодушным голосом всезнающего гида проинформировал, что несколько лет назад фонтан разобрали и полностью заменили.

— Но гранит, конечно же, должны были сохранить! — безапелляционно возразил ему Петрович.

— Увы.

— А что же с ним случилось?

— Его украли.

— Как?

— Обыкновенно, — примиряющим тоном ответил Борис. — Только, ради бога, не удивляйтесь, это ещё не самый худший вариант. Всё-таки новый фонтан и смотрится неплохо, и даже работает…

Затем они поднялись к Лубянской площади, красочно декорированной ко Дню Победы. Петрович замедлил ход и молча обвел взглядом группу высоких зданий с её противоположной стороны, за разностильностью фасадов которых неуловимо угадывалась общность архитектурного замысла и подчеркнутая закрытость от шумливой уличной суеты.

— Да, разрослось наше гнездо, — произнёс Петрович, остановившись и немного помолчав. — Нас когда-то здесь было куда меньше. Но отчего-то фонтаны тогда не крали.

— Не только не крали, но даже и помыслить о подобном не могли!

Пройдя по Большой Лубянке до начала Кузнецкого моста, Алексей обратил внимание Бориса на здание бывшего Наркомата иностранных дел, перед входом в который с неизменной гримасой на лице в нелепом возбуждении стоял на полусогнутых ногах бронзовый дипломат Воровский. Глядя на памятник, Борис попытался сморозить что-то умное о непостоянстве канонов красоты и мужественности.

— Зато есть постоянство борьбы с радикулитом! — удачно пошутил Алексей под всеобщий одобрительный смех. — Хотя если серьёзно, то именно в этом здании я когда-то представлял свою будущую работу. И здесь же трудился мой отец. Отсюда, надо полагать, он отбыл в свою последнюю командировку. Наверное, из вон того подъезда, как обычно, выходил…

Но вместо того, чтобы свернуть и подойти к подъезду поближе, Алексей молча двинулся по улице вверх, остановившись напротив бывшего сорокового гастронома.

— Интересно, кафетерий и буфет с разливным пивом там остались? — спросил он у Бориса.

— Сколько живу — не помню. Хотя, когда был школьником, бегал туда пить молочные коктейли.

— Ты ещё, Лёша, расспроси-ка его про профитроли с форшмаком из керченских сельдей, про раковый суп со стерляжьим расстегаем и про шнельклопс церемонный из хребта черкасского быка, — с горячностью поддержал кулинарную тему Петрович. — Не знаю как вы, товарищи, но после сегодняшней скудной и символической пищи итальянских бедняков я бы от чего-нибудь подобного не отказался!

— Мы ж, Петрович, в своё уже рассматривали этот вопрос и решили закрыть его в «Национале». Насколько помню, все голосовали за данное предложение единогласно.

— Согласен, но всё-таки прежде, чем у нас появиться повод туда сходить, хотелось бы что-то сожрать. Гуляем-то, поди, уже битый час!

Решили погулять ещё, чтобы аппетит распалился посильней. Настроение у всех было приподнятое, однако когда вздумали свернуть в Варсонофьевский переулок, чтобы вновь вернуться на Кузнецкий, Петрович неожиданно замедлил ход и, как, могло показаться, нервно и неловко подёрнулся всем телом. Затем, сплюнув и потупив взор, перешел с правой стороны на левый тротуар переулка и значительно ускорил шаг, словно желая поскорее покинуть это место.

— Что-то не так? — спросил его Борис, догоняя.

Петрович ничего не ответил, и только дошагав до Рождественки, отдышался и сказал:

— Здесь была моя лаборатория.

— Что-то случилось? — удивился Борис, испуганно взглянув на подоспевшего к ним Алексея.

— Нет, просто не хочу больше появляться в этом месте, — отвечал Петрович, понемногу успокаиваясь Не знаю почему — но не хочу. Наверное, слишком много времени прошло, или я стал другим. Вспоминать — могу, а вот находиться здесь — нет. Пойдёмте дальше, Москва ведь большая.

Предпраздничная Москва напоминала огромную, разноцветную и стремительную воронку, готовую затянуть в свой круговорот любого, кто оказывался внутри неё без ясной и чётко обозначенной цели, праздным ли гулякой или утомлённым странником. И поскольку положение наших друзей в полной мере отвечало этому состоянию, прогулка затянулась. Через Петровку и Столешников, в полной мере поразивший неофитов витринами наиболее изысканных столичных магазинов, уже затемно они выбрались вновь на бывшую Страстную площадь, где Борис предложил утолить разгулявшийся аппетит в «буржуазной столовой Макдоналдса».

Сытный американский ужин руками из картонных коробов — несмотря на изначальный скепсис — вполне пришёлся по душе, не понравилось только отсутствие спиртного. Из-за позднего времени торговлю алкоголем в магазинах уже прекратили, поэтому ничего на оставалось, как отправляться на поиски недорогого кафе. Таковое было найден возле площади Маяковского. Затем Борис поймал такси и организовал поездку сначала по ярко иллюминированному Садовому кольцу, затем — к Воробьёвым горам, откуда они долго любовались прекрасной ночной панорамой. По пути назад в районе Калужской заставы остановились ещё в одном месте, чтобы заглушить жажду свежим пивом с обворожительно нежной и ароматной малосольной фарерской лососиной, затем пили кофе на Новом Арбате в непонятном заведении из стекла, напоминающем трёхмерную трапецию, где на каждый столик приходилось по две полуголых официантки с накрахмаленными игривыми передниками и чудовищного вида ожерельями из красных кораллов. Затем пытались штурмом прорваться в заведение, которое, по убеждённости Бориса, должно было располагаться на крыше одной из центральных гостиниц и иметь потрясающий вид на Кремль, — однако заведение то ли было закрыто, то ли в нем не было свободных мест, и из гостиницы их попросили. Наконец, после всей этой круговерти предстоял ещё один тур по залитым разноцветными огнями полупустым магистралям, эстакадам и тоннелям не желающей засыпать ночной столицы.