Сьюзен Янг - Идентификация

– Как красиво! – восхитилась я, когда мы шли вдоль длинных клумб с цветами. Гравий поскрипывал под кроссовками. На солнце черные волосы Релма резко контрастировали с бледной кожей. Пожалуй, ему больше пошло бы быть блондином.

– Возьмемся за руки? – предложил он.

– Предпочитаю свободу, – рассеянно ответила я, разглядывая большую лужайку и соображая, можно ли отсюда удрать. Однако сразу за деревьями начинался высокий железный забор.

На ходу Релм швырял камушки носком кроссовка. Вид у него был подавленный.

– Что случилось? – спросила я.

Он вздрогнул и посмотрел на меня:

– Ничего. Вот думаю о том, что буду делать после выписки.

– Уже скоро.

Он кивнул:

– Ага. – Он остановился посреди дорожки и повернулся ко мне. – А ты что будешь делать, выйдя отсюда? Кого тебе первого захочется увидеть? – Релм улыбнулся своей замечательной улыбкой, при виде которой я чувствовала, что у нас общие секреты. На улице она отчего-то казалась не столь заразительной.

Я не знала, что отвечать. При мысли о доме вспоминались только родители. Выскакивали в памяти случайные лица, но это были одноклассники, а не друзья. Меня снова охватило одиночество, ноги подкосились. Релм схватил меня за локоть и удержал.

– Ты чего? – спросил он. – Что-нибудь вспомнила?

– Нет, – прошептала я. – В этом и проблема. Я уже ничего не помню.

Релм встретился со мной взглядом.

– А меня помнишь?

– Конечно. Но и тебя могут забрать из моей памяти.

– Не заберут.

Он опустил голову. Волосы он явно красил, и слишком темной краской. Опять фальшь.

– Откуда тебе знать? – спросила я.

У Релма в горле что-то пискнуло, но он тут же поднял взгляд и улыбнулся:

– Меня невозможно забыть, я слишком классный.

Я принужденно засмеялась. Шутка не разрядила напряжения. Мне не нравилось, как выглядит Релм при солнечном свете. И вокруг все слишком резкое и четкое… Я повернулась и пошла ко входу в больницу.

– Мне хочется вернуться, – пояснила я. Релм, удивленный, нагнал меня бегом.

– Слоун, – осторожно начал он, – ты на меня сердишься?

Я наморщила лоб:

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Я тебе будто разонравился…

Я подумала тогда взять его за руку, но не взяла, продолжая шагать в прежнем темпе. Релм немного отстал. Я не знала, как объяснить, что при свете дня он выглядит не так, как я ожидала. Сегодня все казалось иным – и Релм, и остальное. Отчего-то мне отчаянно, до боли хотелось домой. Я перехитрю Программу. Я отсюда вырвусь.

За ленчем Релм буквально не отходил от меня ни на шаг. Под резким светом флуоресцентных ламп он выглядел привычнее, но я чувствовала – что-то не так. Всякий раз, как он касался моего локтя или пытался взять за руку, я отодвигалась. Он больше не спрашивал о моих чувствах, но я читала вопрос в его глазах.

Я решила подольше постоять под душем. Медсестры разрешили, правда, одна из них вошла со мной в ванную. Должно быть, я простояла под душем минут тридцать: кожа на пальцах сморщилась, от горячей воды разморило. Сегодня все казалось неправильным – и новая свобода, и изменившиеся ощущения. Я едва не пропустила обед, но проголодалась и сошла в столовую.

В последний момент я решила сесть с Табитой, игнорируя Релма, который ждал за своим столом. Я не могла разобраться, почему упорно сторонюсь единственного настоящего друга.

– Вы с Релмом того, расстались, что ли? – спросила Табита, втыкая вилку в мягкий, отбитый стейк. Волосы у нее были черные и блестящие, длинные красные пряди исчезли. Она выглядела совсем иначе, но казалась здоровее. Даже кратковременная память, похоже, восстанавливалась.

– Мы и не гуляли, – отозвалась я, не поднимая взгляда.

– Ну да, конечно. Он ходил за тобой как щенок, а ты совсем не возражала. – Табита улыбнулась. – Можно тогда я за ним приударю?

Под ложечкой у меня свело – от ревности или неясного беспокойства, я не могла сказать.

– Валяй, но он уходит меньше чем через неделю. Короткий будет роман.

– О, мне нужен только секс.

Я засмеялась и подняла взгляд. Табита лукаво улыбнулась:

– Я знала, что это привлечет твое внимание.

– Надеюсь, ты шутишь. – Я отправила в рот стручок зеленой фасоли. Табита завлекательно хлопала ресницами, а когда Релм отвернулся, принялась строить умильные рожицы ему в спину. В ней было что-то искреннее, и я почувствовала к Табите симпатию. – Слушай, хочешь с нами в карты сыграть?

Табита просияла:

– Серьезно? Зовешь в крутую компанию? – Несмотря на деланый сарказм, было видно, что она очень рада приглашению.

– Отныне ты член клуба, – сказала я, и мы торжественно чокнулись картонными стаканчиками с молоком.

– Слоун жулик, – сказал Релм, сидевший напротив.

Я улыбнулась:

– Неправда.

– Покажи, – недоверчиво прищурился Релм. Я посмотрела на смеющуюся Табиту, прикрывавшую рот ладошкой, на Шепа и Дерека, кричавших, чтобы я показала карты, вытаращила глаза и выложила карты на стол.

Релм сложил руки на груди.

– Три королевы, – сказала я.

– Невероятно! – восхитился Шеп, отодвигая свои карты к Релму. Тот взял карты, изучающе глядя на меня.

– Похоже, я не умею отгадывать, когда ты лжешь, – тихо сказал он.

– Похоже, не умеешь, – улыбнулась я.

– А я знала, что она говорит правду, – сказала Табита.

– Откуда ты могла знать? – заспорил Шеп.

Я улыбалась при следующей раздаче, чувствуя себя нормальной, пожалуй, впервые за все время в Программе. Дозу лекарств уменьшили, вес стабилизировался. Туман в голове, досаждавший с первого дня, рассеялся.

Сейчас все было настоящим. Релм искоса поглядывал на меня, склонив голову набок. Как и в саду, он казался невеселым, и я не знала почему. Ему бы радоваться, что его выписывают. Он должен быть счастлив, что уже почти дома.

Несколько дней Табита выигрывала каждый заход «жулика» и однажды даже меня застукала на лжи. В голову закрадывались мысли, что ни один из нас не должен здесь находиться. Мы нормальные. Никто не говорит о самоубийстве и не плачет. Вновь поступавшие пациенты были в ужасном раздрае – рыдали и дрались. Нас от них отделяет целый мир. Мне уже не верится, что я и сама была такой.

Я читала журнал в палате, когда в дверь постучали. Релм сунул голову в комнату.

– Привет, – тихо сказал он.

Я улыбнулась:

– Привет.

Релм вошел, прикрыв за собой дверь, присел на кровать, кусая губу.

– Я… – Он кашлянул. – Меня завтра выписывают, Слоун.

– Ясно, – сказала я со стесненным сердцем.

Мы долго смотрели друг на друга. Наконец я протянула руки, и Релм полез меня обнимать. Мы посидели обнявшись. Релм шмыгнул носом и вытер лицо.

– Впервые вижу тебя плачущим, – заметила я дрогнувшим голосом.

– Слоун, можно у тебя кое-что спросить? – начал Релм совсем тихо, будто не был уверен, говорить или нет.