Эдуард Геворкян - Деревянные облака

Кузьма хмыкнул и спросил, что будет с теми, на реакторе. Руководитель ответил, что сейчас не до них, есть опасность повторения эксцессов в других городах и базах. А взорвать его не удастся никому, сейчас как раз его блокируют, несколько линий задействованы. Правда, добавил он, помрачнев, если там есть системщики, то им ничего не стоит разблокировать. Но пока сообразят, пока провозятся, так что лучше сейчас их не трогать, а обеспечить безопасность ключевых обьектов.

И он ушел.

Я выслушал разговор Кузьмы и руководителя с недоумением, у меня были несколько иные представления о работе спасателей. Может, это и не спасатели вовсе?

Прокеш лежал на диване и смотрел в потолок. Через несколько минут релакса он перестал плакать и попросил воды. На вопросы отвечал неохотно, время от времени беспричинно улыбаясь. Рассудок Прокеша дал трещину. Меня затрясло от страха и жалости. Кузьма смотрел с тревогой, а потом вдруг молча сунул Вацлаву бумажку Миронова.

Прокеш оживился, взгляд просветлел, он попытался встать, а когда мы его удержали, сказал спокойным, немного дребезжащим голосом, что Виктор Тимофеевич имел в виду, наверно, проклятие богов: «Будьте, как мы. Будьте, как боги!»

– Но это ничего не меняет!

С этими словами он сел на диван и отмахнулся от нас. А потом продолжил совершенно здоровым голосом:

– Что зверь, именуемый Природой, что Бог, именуемый как угодно, в любом диапазоне названий – от сверхчеловека до Праразума – все это нечеловеческое, а потому для человека опасное. Две сущности в человеке тянут его в разные стороны – зверь и бог, а сам он есть нулевая равнодействующая. И горе тому, в ком перевесит, перетянет одна из этих сущностей.

«Это не так грандиозно, как его старые песни, – подумал я. Но тут же устыдился своих мыслей. – Больной человек…»

Я рассказал Прокешу о том, что здесь происходит и что Валентина должна была занимать его в свое время больше, чем все остальные участники Происшествия. А ему сейчас надо встряхнуться, именно он может быть максимально полезен, поскольку предвидел такой поворот событий.

– Ничего я не предвидел, – сказал он улыбаясь. – Мои конструкции не имели ничего общего с тем, что накапливалось в социумах. В конце концов достаточно было внимательно смотреть дебаты и дискуссии, идущие по управленческому каналу последние годы, чтобы предсказать сегодняшнюю вспышку. Отношения между Марсом и Землей ни для кого не секрет, проблем накопилось сверх головы. А мы, я имею в виду себя и вас, увлеклись загадками и тайнами частного, пусть даже и очень загадочного, события.

Затем он лег, пробормотал «Файн…» и прикрыл глаза.

Кузьма смотрел на меня, перевел взгляд на Прокеша, сморщился.

– Валентина Максимовна, желая всеобщей справедливости, зашла слишком далеко, чтобы остановиться, – продолжал Вацлав, не открывая глаз. – Она настолько сконцентрировала в себе недовольство местных жителей, что потеряла чувство реальности. Я полагаю, что она не только возглавила мятеж, но и подготовила его.

– Что? – вскинулся Кузьма.

– Не кричите так громко. Я слышал, о чем говорили в «лайбе». Мне было плохо, но я все слышал и все понимал. Во имя справедливости она поставила себя выше других – и поэтому будет сломлена. Но я не вправе судить ее. Я, борясь с абстрактным злом, конкретно пожелал стать вершителем судеб и водителем сюжетов и сломался сам. Проклятие богов или искушение природы… А хотите, наоборот – искушение богов и проклятие природы. Ничего не хочу, только одного – чтобы Арам не покинул меня, как тогда, в пустой квартире… я ушел, а он упал, и ему было страшно… он…

Бормотание перешло в тяжелое дыхание. Он заснул.

В пультовой нас встретили неприветливо. Диспетчеры забились в угол, а четверо спасателей орудовали у планшетов, оживленно ругаясь с орпеками, сдвигая графики и выстраивая новую очередь. Странные спасатели. С орпеков время от времени спрашивали, что у нас происходит. Спасатели отшучивались или отругивались, но ничего конкретного не говорили. Один из диспетчеров выбрался из своего угла и подошел к планшету. В это время по громкой связи прорвался женский голос: «Людвиг, у вас больше заторов не будет? У меня триста человек грызут обшивку зубами!» Диспетчер угрюмо процедил: «Будет вам скоро затор!» Спасатель внимательно посмотрел на него, диспетчер выдержал взгляд, плюнул себе под ноги и вернулся на место.

– Пошли отсюда, Кузьма, – сказал я. – Видишь, люди работают.

Они даже не оглянулись. Спасателям было не до нас, а диспетчеры демонстративно отвернулись. Я задумался, а на пустом ли месте выросла эта авантюра? Гордость и ущемленное самолюбие старожилов – понятное дело. Но гордость, переходящая в ксенофобию, и ксенофобия, разрастающаяся в ксенофагию… Ох, не в детские игры играют здесь Валентина и экологисты!

Идя по нижнему ярусу, я заметил открытый терминальный бокс.

Я вспоминал код-вызовы знакомых, но почему-то ни с кем не хотелось говорить. А потом в памяти всплыл код терминала на реакторе. Пальцы сами прошлись по сенсорам. Вызов мигнул, и терминал включился. В помещении никого не было. Они забыли или не захотели сменить код.

Там послышались шаги, появилось испуганное лицо очень помолодевшего Миши Танеева. Это был его сын Дмитрий. Он протянул руку вперед, я включился, иначе бы он увел линию.

Митя вздрогнул, отдернул руку. Узнав меня, обрадовался.

– Дядя Арам, я хотел папе…

– Ну, извини, что помешал. Как там у вас дела?

– Хорошо. Управление разблокировали… – Он хихикнул, а мне стало не до смеха. – Вы хотели заблокировать, но мы сняли блок.

– М-м… – Я не нашел, что ему сказать.

– Дядя Андрэ обещал научить кататься на «гекконах».

Вот как! Интересно, кто еще там из экологистов, кроме Валлона?

– Что же он сейчас не учит?

– Он на Гранитный ушел… – начал Митя и прикусил язык.

– Долго же ему идти придется, – начал я и тоже осекся.

Гранитный массив, двести километров от города, триста от реактора. Комплекс калифорниевых накопителей. Подскальные ярусы, ежедневная выработка – четыре грамма. Людей нет. Конечно, есть защита, но человека она не остановит. Если он доберется до калифорния…

– Жаль, хотел с ним поговорить. – Митя покачал головой.

– А давно он ушел?

– Часа два.

– Так он уже там!

– Нет, он на «гекконе».

– Ага. Ну, спасибо, Дмитрий. Возвращайся скорее домой.

– Нельзя! – Он поморгал глазами и убежденно сказал: – Пока не примут наши условия – нельзя! Извините, дядя Арам, но даже среди ваших знакомых могут быть…

Послышались шаги, голоса, возбужденный смех. Митя побледнел, рука метнулась вперед, линия отключилась. Однако шаги все еще были слышны. Я вышел из терминального бокса. Кузьма смотрел на идущего к нам человека.