Олег Дивов - Настоящие индейцы

А потом в деревню пришли двое. Муж и жена. Взрослые. Сказали: мы живем там, за небом, у нас есть дом, есть смешные чужацкие деньги, которых никто не видит, но за которые можно купить что пожелаешь. Нам сказали, у тебя есть дочь, которая знает чужацкий язык и обычаи, это хорошо, нам такая нужна. И вождь отдал дочку пришлому индейцу в жены. А в приданое к ней – раба-чужака.

Наверное, Монике было очень страшно. Но она вытерпела первый испуг. А теперь ее мечта стала сбываться. Да, она еще не умела ездить на машине чужаков. Но муж уже бросил в кузов пожитки семьи, и помог ей залезть, в самый угол, между Сантой и чужацкой рыжей женщиной, которую отбили из плена. Моника застыла, глядя огромными глазами. Еще немного, и она окажется в стране своей мечты. Совсем немного…

Я посмеивалась, глядя на восторженную девушку. Я тоже радовалась, что мы возвращаемся. Меня никто не ждал, и возвращаться было некуда, но я не пропаду. Возьму армейский контракт или устроюсь в федеральную безопасность. У меня появятся новые друзья, и, кто знает, может быть, новая жизнь окажется лучше прежней. Да если и хуже – это не повод жалеть об отъезде. На Саттанге жизни нет вовсе. По крайней мере, в моем представлении.

Первые двадцать километров, по бездорожью, по пешим тропкам, машину собирался вести Макс. Два дня назад, подгоняя пикап к храму, мы уже пробили колею, но, конечно, ее было недостаточно для неопытного водителя. Тут могли вести машину только мы с Максом. Гая решили приберечь для реально сложных участков – неизученных. За недавно спасенной нами деревней, где начиналась дорога, Макса должна была сменить Ида; я была против того, чтобы пускать за руль эту ненормальную, но кто ж меня послушает… Через двести километров Иду сменяла я. Меня – Кер. Потом – стоянка, отдых. И второй бросок, уже до самого корабля.

На сиденье-диване в кабине пикапа помещалось трое. Макс вел машину, рядом с ним восседала Ида, а я притулилась с краешка. Честно говоря, я бы лучше поехала в кузове. Но я терпела. Терпела, глядя в окно и поставив между колен винтовку. Ида сопела, меня подташнивало от ее запаха, меня крючило от того, что она толкается бедром, – но я смотрела в окно и молчала.

Перед самой деревней, когда началась тележная колея, Макс поменялся местами с Идой. Стало легче, хотя говорить мне по-прежнему не хотелось. Не о чем. Ида развеселилась, Макс перебрасывался с ней шутками, а я думала: не к добру.

Мы проехали деревню, переползли через шаткий, не рассчитанный на трехтонную нагрузку мостик через узкую речку. Нас ждали сотни километров пути.

И тут появились верховые индейцы.

– Храмовая гвардия! – выдохнул Макс.

Проклятье. Храмовые гвардейцы схватили Фирса Ситона и уничтожили две группы наших разведчиков. Мы все отлично понимали, что означает их появление. Если нас возьмут, дальше будет только мучительная смерть. Спастись не удалось пока никому.

Они неслись навстречу нам, в лоб, с копьями наперевес, понукая рогатых кобыл. Много, едва ли не полсотни. Нас разделяло метров триста, не больше.

– Гони! – рявкнул Макс.

Это единственный выход. Просто разгонять машину и врубаться в толпу, сминая и калеча всех, кто попал под колеса. Машина это оружие. С хорошим демотивирующим эффектом. Если повезет, можно тупо проехать по трупам и даже оторваться от погони.

Жаль, что за рулем был не Гай. Он бы справился. У Иды хватило хладнокровия ровно на сто метров. Потом она завизжала и зажмурилась, намертво вцепившись в штурвал.

Кажется, я не успела подумать вообще ни о чем. Только переглянулась с Максом. Глаза у него были бешеные.

Макс выбил кулаком люк в крыше, схватил пулемет.

В лобовое прилетело копье, точно между нами с Максом, вынеся стекло к чертовой матери.

Ида завизжала на вовсе уж непереносимых нотах, дернула рулем, машину занесло. Ида дернула в другую сторону, пикап завихлялся, его стало «разматывать», захрустела система стабилизации, пытаясь удержать машину на курсе, а идиотка Ида в панике все крутила и крутила руль. Что она творит, сейчас электроника просто зажмет тормоза и остановит нас.

– Прямо, дура! – рявкнула я.

Мы с Максом открыли огонь.

Первые три ряда индейской гвардии мы снесли, их просто сдуло, только копыта в воздухе мелькали. Но тут машина, скользя боком, влетела колесом в рытвину и опрокинулась. Я чудом не разбила себе голову. Ида выкатилась на дорогу, забегала взад-вперед, непрерывно визжа. Я успела поймать взгляд Макса. Мы оба знали, что такое индейский плен для женщин. И оба понимали, что шансов отбиться – никаких. Даже с нашим оружием против копий. Индейцев слишком много.

– Беги! – крикнул Макс.

Я рыбкой вылетела в проем лобового окна и опрометью кинулась в лес, в самую чащу, в заросли, куда кобыла не пойдет. Каким-то угловым, а может, и затылочным зрением увидела, что Санта, Моника и Дженни тоже побежали. По дороге к деревне, потом свернули в лес. Все втроем. Кучкой. По свободному от кустарника пространству. Жаль Монику, она так хотела за небо. Жаль Санту, которая вряд ли увидит своих детей. Жаль Дженни, которая попала из огня да в полымя. Дуры, подумала я, скатываясь кубарем в овраг, обдираясь о камни и сучья. От боли за девчонок у меня скрутило внутренности, но я только прибавила ходу. Нельзя бежать группой. Нельзя бежать по открытому пространству. Нельзя беречь лицо. Беречь надо только ноги.

Я остановилась, когда отбежала на три километра, если не больше.

Было тихо. Ни топота, ни стрельбы.

Я присела на корточки, зажмурившись, чтобы не заплакать. Все кончено.

При мне только нож. Мой любимый складной нож, с коротким и прочным клинком. Ничего больше. Пистолет я потеряла, когда сыпалась в овраг – от кобуры остались одни лохмотья. Впрочем, я и с голыми руками опасна.

Наверное, разумней всего было дождаться ночи, вернуться на дорогу и попробовать как-то поставить машину на колеса. Но я пошла сразу.

Я кралась так тихо, что сумела не обеспокоить мелких пичуг. Я пряталась за каждым стволом, за каждой кочкой.

Я подошла на двести метров. Нашла удобное дерево, толстое, с прочными ветками, и, не задумываясь, полезла вверх.

Лучше бы я этого не делала.

Гвардейцев было больше нас, тупо больше, намного. Мы их славно покрошили, но храмовой гвардии наплевать, сколько погибнет, главное – выполнить задачу. Если гвардия хоть раз в жизни даст слабину, на Саттанге пошатнутся самые основы, встанет под вопрос и смысл традиций, и власть старейшин вслед за этим. Нынче гвардия не дрогнула, ломанувшись с копьями на пулемет. Она, может, и хотела бы повоевать с нами умно – например, как с теми диверсионными группами, что искали останки Макса; спецназ мясом-то не завалишь, никакого мяса не хватит. Но умничать некогда, раз на тебя прет железная самоходная телега: бодай ее, и все дела. Забодали. В живых осталось два десятка. Похоже, никого из индейцев это не удручало…