Любовь и свобода

Ощущения были такие, будто Лимон врезался в кирпичную стену – и всё-таки проломил её. Парень рухнул на спину, прижав Зее, Лимон навалился на них сверху. Наверное, можно было вставать, вернее, нужно было вставать, но тело вдруг перестало слушаться. Непонятно с чего вернулись вдруг вчерашние онемение и неподвижность… Лимон наконец сумел сползти вбок, и тогда Зее тоже начала выбираться.

Потом Лимон увидел в своей руке пистолет. Так с ним и бросился. Ну… бывает.

И тут он увидел, как к ним приближается немая девочка. Она шла, странно выворачивая ступни и слегка расставив руки. Голова её была наклонена и повёрнута немного в сторону, поэтому смотрела она косо и исподлобья. Зрелище было совершенно кошмарное…

- Что, всё? – спросила она глухо.

- Не знаю, - сказала Зее, отодвигаясь. Она тоже не могла встать.

Немая девочка подошла вплотную и упала на колени – почти ткнувшись ими в голову лежачего. Лицо его было в нескольких местах разодрано до мяса. Несколько долгих секунд она смотрела на это лицо, потом подняла руки и обрушила на него свой кулачок. Потом ещё раз и ещё…

- Ты что? – спросил Лимон.

- Пусть, - сказала Зее. – Это он – Илли… ну… и её, наверное, тоже…

Ноги лежащего вдруг немного согнулись в коленях, задрожали и распрямились. Резко запахло дерьмом.

- Всё, - сказала Зее. – Ты убила его.

- Правда? – спросила девочка.

- Правда.

- Это хорошо… он больше не будет…

- Не будет. Ты посиди там ещё немного, хорошо?

- Нет, я с вами.

- А потом с нами. Не сейчас. Не сию минуту… Джедо, ты как?

- Сейчас будет нормально…

Лимон сел, потом встал. Всё тело болело. Это что, я так вложился в прыжок? Похоже на то…

- Сейчас… - только не допустить, чтобы началась дрожь. Что там надо? – запрокинуть голову, высунуть язык и подышать открытым ртом? Вдох – выдох… вдох – выдох… ну и ещё разочек… - Я готов.

Потом он понял, что только что возникла какая-то несообразность. Ведь Илли убил тот гад, который без подбородка. А Зее сказала…

- Ты сказала: «это он - Илли». Он – что?

- Он… изнасиловал её. Они и меня хотели… но Илли убили, начался скандал…

- Ясно… Тогда бери свой ножичек, и пошли. Дину, ты в норме?

- Вполне. Хотя думал, что выбил плечо. Как каменный, джакч. Извини, Зее.

- Ничего.

Лимон, держа пистолет двумя руками стволом вниз, приблизился к щели и наконец-то выглянул наружу.

Перед ним расстилался весьма обширный двор, местами засыпанный щебнем. Слева виден был высокий неряшливый забор из жердей, перед ним косо врос в грязь тракторный прицеп с каркасом для тента. Дом, большой, сложенный из шлакоблоков, двухэтажный в центре и с двумя одноэтажными пристройками по бокам, стоял справа. Прямо – открывалось пустое свободное пространство, некоторое время Лимон ничего не мог понять, потом сообразил: там, наверное, начинался обратный скат холма, дальше шла какая-то не видимая отсюда долина, а ещё дальше угадывалась лесистая невысокая гряда Гуррахачи, сейчас почти скрытая туманной дымкой и почти сливающаяся с небом. А это значит, что там, по долине, проходит шоссе, до которого отсюда самое большее десять километров…

- Дину, - позвал Лимон. – Готов?

- Вроде бы.

- Как ты думаешь, где они?

- Не знаю.

- В доме?

- Не думаю. Деревенские днём редко в доме сидят.

- Вот и я так думаю… Этот гад откуда пришёл, с какой стороны?

Дину задумался.

- Я его увидел… вон там. То есть он шёл не из дома, а скорее из-за дома. Дорожек тут нет…

- Угу… Слушай, обыщи его, а? Я что-то…

Дину внимательно посмотрел на Лимона.

- Ты совсем жёлтый, - сказал он. – Ладно. И вообще - посиди пока. Вот тут сядь и сиди. Дыши деревенским воздухом.

Лимон так и сделал. Привалившись плечом к створке ворот, он опустился на пол и стал смотреть перед собой. Объёмная картина почему-то вдруг стала плоской, чуть размытой по краям. Пейзаж… Маркиз любит рисовать такие вот пейзажи. У него вся комната ими завешена. И у Лимона над кроватью висит картина: горное озеро, деревянный причал, у причала полузатонувшая лодка.

Вернулся Дину.

- Ещё один ножик, - сказал он. – Девушка довольна?

- Девушка довольна, - подтвердила Зее.

- А ты уже не хрипишь, - сказал Лимон.

Она потрогала горло:

- Ещё болит. Но уже сносно.

- Надо идти, - сказал Лимон. – Если мы хотим выбраться.

Глава семнадцатая.

Ночь они провели в придорожном винограднике, не сомкнув глаз и в буквальном смысле слова не снимая пальцев с курков. То есть младшие, конечно, спали, и Дину провалился в лихорадочный полусон-полуобморок, но ни Лимон, ни Зее не испытывали ни малейшей потребности в сне. Обоих трясло; Лимону хотелось говорить, говорить, говорить, и он только огромным усилием воли заставил себя заткнуться: ночью звук уходит далеко; Зее, напротив, впала в мрачность, несколько раз огрызнулась, потом просто замолчала. Они сидели и вслушивались в темноту, и темнота не обманывала их ожиданий: кто-то не очень крупный, но упорный ломился сквозь колючие заросли, высаженные по краю виноградника, кто-то деятельно плескался в канаве; вдали лаяли собаки – но, слава Свету, лай не приближался. Вообще-то Лимон сомневался, что за ними устроят погоню – испугаются, пойдут искать добычу полегче.

Пожар уже потух – в конце концов, дом не деревянный, огню там не разгуляться; а бочки с соляркой сгорели довольно быстро – плотный дым валил часа два, расплываясь в вышине грязно-серым грибом, потом иссяк… У вернувшихся охотников за рабами наверняка найдётся много дел на пепелище.

Но даже злорадства Лимон не испытывал. Какое-то опустошение. Почти то же самое, что было тогда, в лагере – не сразу, как накрыло, а потом, позже…

Или – когда стало понятно, что в городе нет живых.

Или…

Хорошо, что Шило сбежал, подумал Лимон. Так бы не знал сейчас, что с ним делать. Маленький мерзавец. Он вдруг вспомнил, как Шило просился в отряд. Где сейчас Сапог, интересно? Массаракш, как бы нам снова собраться… Но уже не будет Илли и Костыля. Уже не будет. Никогда не будет.

Но за Илли мы отомстили. Он вспомнил глаза этого урода… без подбородка… когда тот понял, что сейчас будет. А вот так, сказал ему Лимон. Мы вам ничего не сделали. Ничего. А теперь – не будет пощады. Сволочи. Вы нас заставили. Ну и горите огнём…

Они убегали, а тот безумный парень, что всё время качался, и качался, и качался, теперь плясал на фоне стены дымного пламени, разом охватившего бочки. И за рёвом огня не слышно было воплей урода. Нет, немного слышно… совсем чуть-чуть.

Всё правильно сделали, сказал Лимон сам себе. Прислушался. Возможно, тот, кто мог возразить, спал. Или просто не хотел возражать. Значит, всё правильно.

Жирного Кабана не убили, оставили в сарае. Сарай поджигать не стали. Против Кабана никто ничего плохого не сказал. А урода – убили. Так и надо.