Олег Ростислав - Закон Дарвина

Группа риска – это отдельная тема, в нее могли занести за все. За ношение средств самообороны без разрешения на то, за футболку с «антидемократической» и «террористической» символикой, за оскорбление важной шишки, за неправильную музыку (мотивировалось это излишне напряженной обстановкой, «сегодня ты играешь джаз, а завтра…»). Попавшего в группу риска имеют право обыскать в любой момент, задержать на сутки и в случае серьезного нарушения конфисковать его имущество, вплоть до недвижимости. Обыскать и задержать могут не только самого попавшего в эту группу, но и его близких друзей и знакомых.

Так или иначе, я вполне спокойно дошел до кордона, еще издали посверкивающего той самой сеткой.

Меня остановили:

– Stop! – Далее в мой адрес полилась мешанина английских слов, которые на слух я пока не очень хорошо воспринимал.

– Э-э-э… – я слегка замялся. – Сорри, ай э вэри бэд андерстэнд инглиш.

– Shit… – пробормотал накачанный биндюг в светлой форме и снова зачавкал словами, но на этот раз уже в сторону кордона.

Из будки что-то пробурчали в ответ, оттуда выскочил очень худой парень в пиджаке, после чего охранник на КПП повторил свой вопрос. Парень начал переводить:

– С какой цель ты есть идти в эту зону?

– Да меня вызвали… вот… – Я достал из кармана извещение, доставленное мне почтальоншей.

– Покажи. – Скрупулезно прочитав, переводчик что-то сказал охраннику и ушел назад в будку.

Охранник открыл шлагбаум и жестом указал мне – дескать, иди.

В детском саду, а ныне «Центре учета и контроля», была большая очередь из парней моего возраста. Я внимательно скользнул по ней глазами – никого из знакомых не было. Пришлось становиться в самый хвост.

– Слышь, долго тут торчишь? – толкнул я в спину стоящего передо мной.

– Лично я нет, – хмуро ответил тот. – Полчаса назад подошел.

– Ясно… А тебя зачем вызвали?

– Язык чешется? Об асфальт почеши.

– Ласковый какой…

Я хмыкнул и отвернулся. Было скучно. У кого-то из наушников доносился ритмичный речитатив модного рэппера, кто-то смолил сигареты. Пара парней прихлебывала «Хайнекен» из железных банок. Кто-то просто болтал о чем-то своем…. Очередь медленно продвигалась.

Я не засекал время, но наверняка минуло не меньше часа, прежде чем я прошел в прохладное здание и оказался у длинной парты, заставленной компьютерами и иной техникой. Как ни странно, со мной говорили по-русски.

– Назовитесь. – Но легкий пришепетывающий акцент все-таки был.

– Найменов Ярослав Александрович.

– Каков ваш возраст?

– 16 лет.

– Хм… – Белобрысый мужчина в очках критически прошелся по мне глазами.

Я постарался втянуть небольшое выпирающее брюшко, а сидящий за столом защелкал мышкой и клавиатурой.

Спустя минуты две он нерешительно произнес:

– Вы выглядите старше.

– Кхем… спасибо… – Я замялся. – А зачем меня вызывали?

– Для проверки личности и выдачи соответствующего удостоверения.

Он нажал пару кнопок на клавиатуре и потянулся к стоящему неподалеку здоровенному аппарату, чем-то напоминавшему автомат по продаже сока.

В «автомате» что-то противно запищало, и из находившейся на нем сбоку решетки заструился чуть видный пар.

Сразу после этого из прорези (которая была сразу над столом) вылез белесый кусок пластика с блестящим штрихкодом.

Мужчина взял его, сунул в некое подобие принтера, мощно припечатал крышкой….

Весь процесс продолжался примерно 40 минут, после которых я держал в руке новенькое удостоверение личности. Не такое, как в Казахстане, – на белый пластик была нанесена моя фотография, сразу над ней штрихкод и блестящая, отдающая радугой полоска. Справа от фотографии строчки: Name, Surname, Patronymic, Nationality, Age, Status.

Я прошелся глазам по строчкам.

Name: Yaroslav

Surname: Neimenov

Patronymic: Alexandrovich

Age: 16

Nationality: Russian (german)

Status: CL

Конечно же, я не преминул спросить, что означает последняя строчка.

– CL – civil. – ответил мужчина – Гражданский.

– Ясно. Я могу идти?

– Можете. Завтра в 14.00 вы обязаны явиться к штабу для общественно полезных работ по его укреплению. За неявку на вас будет наложен штраф.

Выходя на бьющую в голову жару лета, я глубоко вдохнул пыльный воздух и утер со лба пот. В голову билась настойчивая мысль. Оккупация началась. Констатация факта.

Одиннадцатилетний Толька влетел в квартиру Пыряевых, тяжело дыша и с огромными от испуга глазами. Споткнувшись у порога, промчался на кухню и заорал:

– Маааам!!! Там… там, во дворе… там ребят хватают!

Колдовавшая у плиты Анастасия Игоревна испуганно бросила взгляд на сына, потом – на окно, за которым (пятый этаж), конечно, ничего видно не было. А на шум со двора она давно не обращала внимания.

– Каких ребят? – сердито спросила она. – Ты-то цел?!

– Цел! – выпалил Толька, бешено жестикулируя. – Мы под грибком сидели! А тут грузовики! И эти! И в подвал, там, где, ну, ты знаешь, Фрол со своими кучкуются. И…

– Я тебе сколько раз говорила?! – Полотенце обрушилось на шею ойкнувшего сына. – Я тебе сколько раз повторяла?! Близко к этому Фролу не подходи!

– Мам, да я и не… – попытался было объяснить Толька, но второй шлепок прервал эту попытку:

– А ну, марш к себе и сиди, не высовывайся, пока самого не прихватили! – цыкнула на сына Анастасия Игоревна и, проводив мальчишку в его комнату для убедительности еще одним хлопком полотенца – по шортам, – секунду прислушивалась к шуму со двора.

Потом вздохнула и вернулась к супу…

…В квадрате двора, образованном четырьмя девятиэтажками, было полно народу. Люди стояли на детской площадке, под чахлыми рядами деревцев, около подъездов. В основном взрослые, но тут и там выглядывали любопытно-перепуганные ребятишки. К окнам на всех этажах прилипло еще больше лиц.

Оба выхода со двора были перекрыты машинами – двумя мощными «маками» со знаками миссии ООН на бортах и кабинах и цепочкой американских солдат в голубых касках и нарукавниках. Около «Хаммера» стоял немолодой здоровенный сержант. Американцы, держа винтовки стволами в небо над двором, с равнодушным интересом наблюдали, как с десяток местных курдов в зеленой форме миссии ООН с шокерами и ловчими петлями вытаскивают и выводят из двух подвальных входов орущих, сопротивляющихся мальчишек и девчонок, затягивают в пластиковые наручники и тащат к грузовикам. Над двором стоял гвалт детских голосов и ругани на курдском. Других звуков почти не было.