Олег Ростислав - Закон Дарвина

– Бандиты, что ли?

– Ну, как сказать… – глубокомысленно начал Федосов, но в этот момент просунувшийся сбоку Арт обиделся:

– Мы не бандиты, мы партизаны! – гордо заявил он и продолжил: – Я не был к нему добр и ласков, он сам помер, Сань… правда… этот, под джипом…

– Партизаны… – Старик покривил сизые губы. – Кому другому лапшу на уши вешайте. Нет никаких партизан… голыми руками взяли… – Он схватил ртом воздух, закашлялся, и Арт определил:

– Сердце… Сань, у меня в сумке валидол есть… и камфара. Дедуль, за что они тебя?

Старик хоть и прокашлялся, но не ответил. Хрипло дыша, он смотрел в склонившиеся над ним лица. Потом неожиданно повелительно спросил:

– Офицер?

– Был, – ответил Федосов.

– Пацану вели отойти.

– Укол бы…

– Не поможет, кончаюсь, – спокойно ответил старик. – Скорее, слышишь?

Федосов кивнул – Арт продемонстрировал оскорбленность недоверием, но исчез. Слышно было, как парни кантуют добычу и что-то выясняют насчет пленного. Старик помолчал еще несколько секунд, потом заговорил – тихо, но связно и внятно…

…Когда Федосов вылез из джипа, его ребята уже прошерстили убитых, оттащили за кусты полковника, успели написать на передке «Хаммера»: «Йа был пендос, и меня пробрал понос!» – и теперь смирно ждали.

– Умер, – буркнул Федосов. – Вытаскивайте, в лес отнесем, похороним.

– Сань, кто он был-то? – удивленно спросил Сахар…

…Все четверо, сняв кепи, стояли, наклонив головы, над неприметным холмиком в корнях древесного вывортня. На расчищенной от мха древесине Федосов ножом вырезал:

– И все.

– А теперь куда? – спросил Люфтвафа. Парни не выглядели особо расстроенными. Грустные лица они сделали потому, что грустен был их старший, не больше. Умершего они не знали, аббревиатура «ГРУ МО СССР» им почти ничего не говорила, первый в их жизни настоящий бой оказался легким и выигрышным. Федосов встряхнулся.

– Сахар, Люфт, потащите пленного на базу. Сдадите Ментиле нашему, он игрушке обрадуется. Смотрите, чтобы не ушел (полковник лежал недалеко от коряги, симулируя бессознательность, хотя опытному глазу было видно, что он пришел в себя). – А мы с Артом прогуляемся, завтра вернемся, я думаю.

– Вдвоем? – недовольно произнес Сахар. – Угу, через пару часов этих всех искать начнут, а найдут вас, да?

– Не найдут, – отрезал Федосов. – Что за обсуждение приказов?

– Есть тащить на базу, – Люфтвафа толкнул приятеля локтем. Арт добавил:

– Ганзу покормите. Яблоками. И сахаром. И…

– И икры ему намажем на хвост, – пообещал Люфтвафа. – Красной.

– Он кабачковую любит, – невозмутимо ответил Арт.

За долгие-долгие предыдущие годы Арт научился доверять Федосову, как сын доверяет строгому и любящему отцу или как боец доверяет отличному командиру. Поэтому парень не сказал ни слова, пока они шли в глубь леса, забирая куда-то в глубь усманских болот. Причем Федосов то и дело сверялся с картой, исчерканной свежими пометками, – Арт мог покляться, что до разговора со стариком в джипе пометок не было.

Солнце решительно стало прятаться за верхушки чахоточных деревьев, когда Федосов удивленно-радостно хрюкнул и сказал – произнес первое слово за восемь часов пути:

– Пришли, кажется.

Арту хотелось надеяться, что это так. Он вымок по уши и выше, устал как собака, а ноги одеревенели (вода в болоте оказалась холодной, сволочь…) и не сгибались в коленях. Впрочем… куда это «пришли»? Парень завертел головой, не видя ничего, что могло бы сойти за цель этого странного молчаливого рейда. Кусты из воды торчат. Чахлые деревца, ненамного лучше этих кустов. Островки, похожие на кочки, на которых эти деревца растут, точнее – существуют. Нечто, похожее на избушку, между двух холмов, на склонах которых алеют роскошные мухоморищи. Интересно, какой идиот построил избушку на болоте? Наверное, кордон был, а потом все заболотилось, вот и получилось так.

Странно, но Федосов отчетливо нервничал. И был похож на человека, который чего-то ждет – и не верит, что это, ожидаемое, вообще возможно.

– Нам сюда, – буркнул он и захлюпал по трясине к избушке, вблизи окончательно напоминавшей развалину: стены перекошены, на дранковой крыше – настоящая подушка сырого мха.

– А что здесь? – без особого интереса наконец задал вопрос Арт, булькая следом и думая о крысе – как там она? Он и не ожидал, что Федосов ответит. Но тот ответил:

– Ты знаешь, Артем, тут, наверное, будущее России.

Арт слегка впал в ступор. Будущее России он, несмотря на полный развал вокруг и трагическое положение народа, представлял себе несколько иначе.

– Ну да, – с сомнением проронил он. Федосов засмеялся, открывая (она упала) щелястую дверь.

Внутри был мокрый пол, покосившаяся печка и две надменных жабы. Они неодобрительно посмотрели на вошедших и зашлепали в угол. На печке, там, где еще сохранилась побелка, было написано вечное русское слово. Наверное, еще в давние советские времена. На будущее и это все не очень-то тянуло.

– Фонарик включи, – сказал Федосов, глядя на печку. Арт послушно щелкнул кнопкой, поводил бледным лучом по всей печке, обрисовывая те же три буквы. – Не балуйся.

– Не буду, – согласился парень и скучливо спросил: – Мы зачем пришли сюда?

– Стать миллиардерами, – так же непонятно, как раньше, ответил Федосов. – Лезь под печку.

– А в печку не лезть?! – возмутился Арт. – Я тебе что, Иванушка-дурачок?!

– Лезь, а то козленочком станешь, – ласково предложил Федосов.

Зло фыркая, Арт вылез из разгрузки и присел на корточки перед черным перекошенным зевом подпечка, и правда похожим на злорадный рот. Гневно посмотрел на командира через плечо. Вздохнул. И полез по мокрому полу внутрь.

– Фу туф а, – сообщил он (явно держа фонарик в зубах). – Фо тефафь?

– Посмотри на кирпичную кладку перед носом, – посоветовал Федосов, разглядывая надпись на печке. – Там ряды – двенадцать-одиннадцать, двенадцать-одиннадцать, двенадцать-одиннадцать кирпичей?

– Фу та, – донеслось из-под печки.

– Нажми шестой слева в верхнем ряду, пятый справа в третьем сверху и первый справа в нижнем.

Послышались короткие отчетливые щелчки и голос парня – уже заинтересованный:

– Тафэ?

– Дальше, мил-друг, пятый в третьем ряду снизу и седьмой во втором сверху. И вылезай.

Появившийся Арт был перемазан грязью, сажей и паутиной, но реагировал бурно – выплюнул фонарик и заголосил:

– Саааааань, они нажимаются! Как кнопки!!! Сань, это чего, тайник?!

Федосов вместо ответа молча налег на печку, толкая ее от стены на середину хибары. И… печка плавно отъехала в сторону, открывая узкий – в метр шириной – лаз. Точнее – спуск, потому что лазом это называть было бы неприлично. На ровных бетонных ступенях лежала пыль, но над видным внизу входом вспыхнула лампа с алой надписью: