Вероника Рот - Инсургент

— Странно, — замечает Тобиас.

— Есть идеи?

— Думаю, с помощью игл вводят передатчики, — говорит Тобиас. — А газ — это аэрозольная версия жидкости, которая воздействует на мозг. Но зачем… — между его бровями появляется складочка, — Ох. С помощью сна она выявляет Дивергентов.

— Думаешь, это единственная причина?

Он качает головой и смотрит прямо мне в глаза. Темная синева его глаз настолько мне знакома, что кажется, будто она способна поглотить меня целиком. На мгновение хочется, чтобы так и произошло, я смогла бы избежать этого места и всего, что успело произойти.

— Ты, скорее всего, обо всем догадалась, — говорит он. — Но хочешь услышать мои возражения. Я не собираюсь тебе противоречить.

— Они изобрели передатчик длительного действия, — произношу я.

Он кивает.

— Теперь все мы можем участвовать в нескольких моделированиях, — говорю я. — Возможно, их будет так много, как того захочет Джанин.

Он снова кивает.

Я шумно выдыхаю.

— Это очень плохо, Тобиас.

В коридоре за комнатой допросов он останавливается, прислоняясь к стене.

— Значит, ты ударила Эрика, — говорит он. — Это случилось во время нападения? Или у лифта?

— У лифта, — говорю я.

— Я не могу понять одного, — начинает он. — Ты была внизу и могла просто убежать. Но вместо этого ты решаешь вступить в бой с армией Бесстрашных, одна. И, я готов поклясться, у тебя с собой не было пистолета.

Я сжимаю губы.

— Это правда? — требовательно спрашивает он.

— Почему ты уверен, что я была безоружна? — хмурюсь я.

— Ты не прикасалась к оружию со времени атаки, — говорит он. — Я понимаю почему, ведь произошедшее с Уиллом, но…

— Между этими вещами нет ничего общего.

— Нет? — его брови взлетают вверх.

— Я сделала то, что должна была сделать.

— Да. Но пора тебе с этим завязывать, — говорит он, отходя от стены и приближаясь ко мне. Коридор Искренних достаточно широк, чтобы сохранять между нами необходимое мне расстояние.

— Ты должна остаться с Дружелюбными. Ты должна оставаться в стороне.

— Нет, не должна, — возражаю я. — Ты думаешь, что знаешь, как будет лучше для меня? Ты и понятия не имеешь. С Дружелюбными я сходила с ума. Сейчас же снова чувствую себя… нормально.

— Этого недостаточно, если учесть, что ты ведешь себя, как психопатка, — заявляет он, — твое вчерашнее поведение нельзя назвать смелостью. Это даже не глупость — это самоубийство. Ты хотя бы иногда берешь в расчет свою собственную жизнь?

— Конечно! — восклицаю я. — Я пыталась сделать что-то полезное.

Несколько секунд он просто смотрит на меня.

— Ты больше, чем просто Бесстрашная, — говорит он спокойным голосом. — Но если хочешь быть, как они, попадая в нелепые ситуации без особых на то причин и увлекаясь местью врагам, не задумываясь, нормально ли это, продолжай. Возможно, тогда тебе станет лучше, но я в этом не уверен.

Я сжимаю кулаки и стискиваю зубы.

— Ты не должен оскорблять Бесстрашных, — говорю я. — Они приняли тебя к себе, когда тебе некуда было идти. Обеспечили хорошей работой. Подарили всех твоих друзей.

Я прислоняюсь к стене и уставляюсь в пол. Плитка черно-белая во всем здании, но в этом конкретном коридоре она уложена в шахматном порядке. Перестаю фокусироваться и замечаю то, во что не верят Искренние — серый. Возможно, Тобиас и я тоже в него не верим.

Мне становится настолько тяжело, что кажется это намного больше, чем я способна вынести, и я, должно быть, скоро упаду.

— Трис.

Я смотрю в пол.

— Трис.

Поднимаю глаза и смотрю на него.

— Я просто не хочу потерять тебя.

Мы продолжаем стоять. Я не озвучиваю свои мысли, потому что это значило бы, что он прав. Одна часть меня хочет быть потерянной, она изо всех сил пытается присоединиться к родителям и Уиллу, не желая испытывать боль потери. А другой части меня интересно, что же будет дальше.

— Так ты ее брат? — спрашивает Линн. — Полагаю, нам известно, у кого здесь хорошие гены.

Выражение лица Калеба меня смешит: напряженные губы и округлившиеся глаза.

— Когда ты вернешься? — спрашиваю я, толкая его локтем.

Кусаю сандвич, который Калеб принес для меня из столовой. Мне тревожно рядом с собственным братом: внутри меня смешались грустные воспоминания о семье и столь же невеселые воспоминания о жизни в Бесстрашии. Что он подумает о моих друзьях и моей фракции? Что моя фракция подумает о нем?

— Скоро, — отвечает он. — Не хочу кого-нибудь побеспокоить.

— Я не знала, что Сьюзен изменила свое имя на "кто-нибудь", — говорю я, вскидывая брови.

— Ха-ха, — говорит он, подражая мне.

Казалось бы, шутки между братом и сестрой — обычная вещь, но не для нас. Отречение утверждает, что это может заставить человека чувствовать себя некомфортно, поэтому нам запрещалось дразнить друг друга.

Я чувствую, насколько внимательными мы стали друг к другу, особенно теперь, когда из-за наших новых фракций и в связи со смертью родителей, для нас открылся совсем другой вид общения. Каждый раз, глядя на него, я понимаю, что он — это все, что осталось от моей семьи. И чувствую себя совершенно отчаянной. Отчаянно пытаюсь сохранить его рядом, отчаянно пытаюсь сократить разделяющее нас расстояние.

— Сьюзен — это еще один Эрудит-перебежчик? — интересуется Линн, накалывая вилкой фасоль. Юрай и Тобиас все еще ожидают в столовой среди нескольких десятков Искренних, которые слишком заняты спорами, чтобы взять себе еду.

— Нет, мы были соседями в детстве. Она из Отречения, — говорю я.

— И ты запал на нее? — спрашивает она Калеба. — Тебе не кажется, что это глупо? Я имею ввиду, что когда это все закончится, вы окажетесь в разных фракциях, в совершенно разных местах…

— Линн, — говорит Марлен, касаясь ее плеча. — Заткнись, а?

Мое внимание привлекает что-то синее в другом конце комнаты. Кара. Она только вошла. У меня пропадает аппетит, и я откладываю в сторону свой сэндвич. Смотрю на нее, опустив голову. Она проходит в дальний угол столовой, где сидят несколько Эрудитов-беженцев. Большинство из них сняли свою синюю одежду и оделись в черно-белые тона, но по-прежнему носят очки. Я пытаюсь сосредоточиться на Калебе, но он смотрит в том же направлении.

— Я не могу вернуться в Эрудицию, и они не могут, — говорит Калеб. — Когда это все закончится, у нас не будет фракции.

Впервые замечаю, как грустно он выглядит, говоря об Эрудитах. Я не понимала, насколько тяжело оказалось для него покинуть их.

— Ты может сесть с ними, — говорю я, кивая в сторону Эрудитских беженцев.

— Я никого из них не знаю, — отмахивается он. — Я был там всего месяц, помнишь?

Юрай, хмурясь, ставит на стол свой поднос:

— Я слышал, как кто-то в очереди говорил о допросе Эрика. Судя по всему, он почти ничего не знал о планах Джанин.