Вероника Рот - Инсургент

Эрик оглядывает толпу, пока его взгляд не останавливается на мне. Он переплетает пальцы и осторожно кладет их себе на живот.

— Я бы хотел, чтобы она перечислила дивергентов. Видимо, ей о них многое известно, раз именно она пырнула меня ножом.

Я не знаю, какую игру он ведет, или, в чем смысл запугивать меня, особенно сейчас перед смертью. Он выглядит высокомерным, но я заметила, что его пальцы дрожат, когда он двигал ими. Даже Эрик, должно быть, боится смерти.

— Не вмешивай ее в это, — говорит Тобиас.

— Почему? Потому что это делаешь ты? — ухмыляется Эрик. — Ой, подождите, я забыл. Стиффы не занимаются такого рода вещами. Они только завязывают друг другу обувь и обрезают волосы.

Выражение лица Тобиаса не меняется. Ко мне приходит понимание: Эрика я совершенно не волную, но он точно знает, куда ударить Тобиаса, и как сделать это посильнее. И одно из его уязвимых мест — это я.

Вот, чего мне так хотелось избежать, мне не хотелось, чтобы мои взлеты и падения стали взлетами и падениями Тобиаса. Вот почему я не могу позволить ему вмешаться, чтобы защитить меня.

— Я хочу, чтобы список огласила именно она, — повторил Эрик.

Я говорю так ровно, насколько это возможно:

— Ты сговорился с Эрудитами. Ты несешь ответственность за смерть сотен Отреченных, — продолжаю говорить, но не могу и дальше сдерживать эмоции, выплевываю слова, будто это яд. — Ты предал Бесстрашных. Ты выстрелил ребенку в голову. Ты нелепая игрушка Джанин Метьюс.

Его улыбка меркнет.

— Я заслуживаю смерти? — спрашивает он.

Тобиас открывает рот, чтобы прервать его, но я всё же успеваю ответить.

— Да.

— Ладно, — его темные глаза пусты, как ямы, как беззвездные ночи. — Но есть ли у тебя право решать это, Беатрис Приор? Как ты решила судьбу того другого мальчика… как его звали? Уилл?

Не отвечаю. Слышу, как мой отец спрашивал меня: «Что заставляет тебя думать, что у тебя есть право стрелять в кого-то?», когда мы пробивали себе путь к диспетчерской в штаб-квартире Бесстрашия. Он говорил мне, что существует правильный способ что-то сделать, и я должна понять это. Я чувствую, как в горле образуется что-то, похожее на шар из воска, такой большой, что я едва могу глотать и дышать.

— Ты совершил преступления, которые гарантируют казнь среди Бесстрашных, — говорит Тобиас. — В соответствии с законами Бесстрашных мы имеем полное право казнить тебя.

Он приседает рядом с тремя пистолетами у ног Эрика и опустошает обоймы одну за другой. Они почти дребезжат, ударяясь об пол, а затем катятся к носкам ботинок Тобиаса. Он подбирает средний пистолет и засовывает пулю в обойму.

Затем он перемещает три пистолета на полу, меняя их местами, до тех пор, пока мои глаза не теряют из виду средний пистолет, тот, в котором есть пуля. Он берет оружие: один пистолет он передает Тори, другой Гаррисону.

Я пытаюсь думать об атаке и моделировании, о вреде, который они нанесли Отреченным. Все невинные, одетые в серое, лежащие на улице мёртвыми. Они не оставили достаточно Отречённых для того, чтобы позаботиться о телах, поэтому большинство из них всё ещё там. И всё это не было бы возможным без участия Эрика.

Я думаю об Искреннем мальчике, в которого он выстрелил, не задумываясь, о том, каким он был жестоким, о том, как мальчик ударился об пол рядом со мной.

Возможно, мы должны решать — жить Эрику или умереть. Возможно, он единственный, кто имеет право принять подобное решение, несмотря на те ужасные вещи, что совершил.

И мне по-прежнему тяжело дышать.

Я смотрю на него без злобы, без ненависти, без страха. Кольца на его лице блестят, и прядь грязных волос падает ему на глаза.

— Подожди, — говорит он. — У меня есть просьба.

— Мы не принимаем просьб от преступников, — говорит Тори. Она стоит на одной ноге, как и в течение последних нескольких минут, выглядит усталой, наверное, хочет поскорее со всем покончить и, наконец, сесть. Для нее эта казнь простое неудобство.

— Я лидер Бесстрашия, — говорит он. — И всё, чего прошу, чтобы стрелял Четвертый.

— Почему? — спрашивает Тобиас.

— Так ты будешь жить с виной, — отвечает Эрик. — Зная, что ты захватил меня, а потом застрелил в голову.

Я, кажется, понимаю. Он хочет видеть, как ломаются люди, всегда хотел, с тех пор, как поставил камеру в комнате для казни, где я чуть не утонула и, наверное, задолго до этого. И он верит, что если Тобиасу придется стрелять, то до того, как умереть, он увидит его сломленным.

Ненормальный.

— Я не буду чувствовать никакой вины, — говорит Тобиас.

— Тогда у тебя нет причин для отказа.

Эрик снова улыбается.

Тобиас берёт одну из пуль.

— Скажи мне, — говорит Эрик спокойно. — Потому что я всегда задавался этим вопросом… Ведь это твой папаша появляется в каждом пейзаже страха из тех, что ты когда-либо проходил?

Тобиас вставляет пулю в пустой магазин, не поднимая глаз.

— Тебе не нравится мой вопрос? — говорит Эрик. — Что, боишься, что Бесстрашные поменяют своё мнение? Осознаёшь, что, даже несмотря на существование лишь четырех страхов, ты всё равно трус?

Он выпрямляется на стуле и кладёт руки на подлокотники.

Тобиас держит пистолет напротив его левого плеча.

— Эрик, — говорит он. — Будь смелым.

Он нажимает на курок.

Я закрыла глаза.

Перевод:Дольская Алина, Маренич Екатерина, Laney, Мартин Анна, Катерина Мячина, Инна Константинова

Редактура:Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль

Кровь странного цвета. Она темнее, чем ожидалось.

Я смотрю вниз на руку Марлены, которая хватает меня за руку. Ее ногти короткие и неровные — она грызет их. Девушка толкает меня вперед, и я, должно быть, иду, потому что чувствую, что перемещаюсь, но в мыслях все еще стою перед Эриком, и он все еще жив.

Он умер, так же, как Уилл. Упал, так же, как Уилл.

Я думала, что удушье и ком в горле уйдут, как только он будет мертв, но этого не случилось. Мне нужно сделать глубокий вздох, чтобы получить достаточное количество воздуха. Хорошо, что толпа вокруг меня шумит, так что никто меня не слышит. Мы идем к двери. Впереди толпы Гаррисон несет Тори на спине, как ребенка. Она смеется, держась за его шею.

Тобиас кладет свою руку мне на спину. Я знаю об этом, потому что видела, как он подошел ко мне сзади и сделал это, а не потому, что почувствовала прикосновение. Я ничего не чувствую.

Дверь открывается снаружи. Мы останавливаемся в шаге от паникующего Джека Кана и группы Искренних, следовавших за ним.

— Что ты сделал? — спрашивает он. — Эрика нет в камере.

— Он находился под нашей юрисдикцией, — говорит Тори. — Мы провели суд и казнили его. Вы должны быть благодарны.