Юрий Никитин - Тангейзер

Она сказала со смешком в голосе:

– Уже начинают. Только я такая толстая…

– Ты не толстая, – заверил он. – Ты пышненькая и лакомая, все мужчины именно таких любят, и неважно, что говорят вслух. Мы все думаем и чувствуем одно, а говорим… то, что нужно говорить.

Он осторожно снял с нее рубашку и даже остановился в восторге, созерцая ее в самом деле нежное пышное тело, только-только созревающее, лакомое и призывающее мужчин, как распустившийся цветок призывает бабочек, пчел и шмелей.

«А я жук, – подумал он, сознание продолжает подбирать сравнения и метафоры, словно он и сейчас создает песню, – огромный жук, жучара…»

Она прошептала боязливо:

– Мне что-то делать надо?.. А то я еще девственница…

– Ничего, – успокоил он нежно. – Просто постарайся и ты получить радость…

– Ах, ваша милость, – шепнула она совсем тихо, – вы первый рыцарь, что остановился у нас… Мы в таком глухом месте, что вообще никого не видим, будто одни на свете… Отец хоть раз в год в город ездит, одежду и горшки привозит…

Он обнял ее горячее нежное тело, напомнил себе, что будет наслаждаться медленно и растягивая удовольствие, но уже чувствовал, что не получится, он предполагает, а животная суть Змея в нем говорит все громче и требовательнее, что все будет так, как она изволит…

Он поднялся на рассвете, как и собирался, заспанной Эльхен дал золотую монету и посоветовал тайком от родителей застирать кровавое пятно на простыне.

Сонный хозяин вышел, пошатываясь, на крыльцо, когда Тангейзер выводил коня из раскрытых ворот конюшни.

– Ваша милость, – вскрикнул он растерянно, – позавтракали бы… И в дорогу харчей бы не помешало…

Тангейзер весело помахал рукой.

– Я спешу, – сказал он бодро. – Так долго был в Святой земле и так соскучился о Германии!.. Через два-три часа уже въеду в городские врата Вартбурга, там и определюсь, где остановиться и позавтракать.

Хозяин сказал со вздохом:

– Тогда добрый путь, ваша милость! Надеюсь, вам у нас понравилось.

– Еще как, – заверил Тангейзер. – Вот возьми!

Он бросил ему золотую монету, оторопевший от неожиданного богатства Фриц едва успел поймать, а Тангейзер повернул коня и галопом вылетел через распахнутые ворота на дорогу.

Через три-четыре часа цветущая долина перед Вартбургским замком открылась во всей красе. Донесся мерный звон колокольчиков пасущегося стада, тут же Тангейзер уловил далекие звуки свирели, простые и бесхитростные, какие только и могут извлекать пастухи, присматривающие за стадами.

Из близкого леса на рысях выметнулись молодые воины со знаменем, Тангейзер узнал цвета и девиз ландграфа Тюрингии Германа, вскоре он и сам показался на крупном вороном жеребце, в нарядной одежде, в шляпе с пером, за ним с полдюжины рыцарей, а следом слуги и загонщики везут туши убитых на охоте оленей и кабанов.

Кони идут споро, усталые, но довольные и бешеной скачкой, и тем, что сейчас вернутся в конюшню, где их ждет отборный овес и колодезная вода.

Тангейзер невольно остановился, не зная, продолжать ли путь, может, удобнее повернуть в другую сторону, прошлая встреча окончилась ссорой, но его уже заметили, кто-то даже узнал издали, закричал, размахивая руками.

Он ждал, и они налетели веселые, с ними мощный запах неплохого для Германии вина, конского и мужского пота, окружили его, дивясь могучей стати богатырского коня и всадника с нашитыми красными крестами на груди и спине, свидетельство, что был в Святой земле, исполнил долг и теперь возвращается с честью.

Один из всадников вдруг вскричал:

– Глазам своим не верю!.. Неужели Тангейзер? Друзья мои, это мой лучший друг Тангейзер, которого я люблю больше, чем брата… которого у меня нет, правда…

Тангейзер смотрел с не меньшим изумлением на красивого нарядного рыцаря на великолепном белом жеребце, тонконогом и нервном, похожем на арабского скакуна.

– Вольфрам? – переспросил он. – Вольфрам фон Эшенбах, мой лучший друг по детским играм?

Вольфрам засмеялся красивым звонким смехом, кинулся к нему, они обнялись так крепко, что кони не могли бы разорвать их объятия.

– Это же Тангейзер! – прокричал Вольфрам всем изумленно-весело. – Встречайте моего дорогого друга, мы так давно вас потеряли!..

Другой рыцарь, в нем Тангейзер с изумлением узнал сильно постаревшего Вальтера фон дер Фогельвейде, хорошего миннезингера, который, однако, с мечом и копьем управляется лучше, чем со струнами лютни, сказал потрясенно:

– Тангейзер… Живой!.. Господи, что с тобой случилось?

Подъехал неторопливо сам ландграф Герман, тяжелый и могучий, а когда заговорил, от его баса, казалось, дрогнула сама земля:

– Тангейзер?..

Тангейзер поклонился.

– Ваша светлость…

Ландграф проревел так же могуче:

– Что-то стряслось?.. Из Святой земли давно вернулись все, кто хотел вернуться. Кроме тех, конечно, кто остался в завоеванном императором Иерусалиме и других захваченных городах.

Тангейзер не стал поправлять, что Иерусалим не был захвачен, для рыцарей совсем не так почетно получить Святую землю в знак дружбы и уважения от султана, чем завоевать ее огнем и мечом, громоздя свои и чужие трупы выше крепостных стен.

– Я тоже вернулся, – ответил он. – Сразу же за императором.

Они переглянулись, первым заговорил Вольфрам:

– Неужели ты добирался до германских земель семь долгих лет?

Тангейзер вскинул брови, чувствуя, как от изумления не находит слов, наконец проговорил, запинаясь:

– Семь… лет…

– Даже больше, – уточнил другой рыцарь, Генрих Шрайбер, – тебя не было девять лет.

– Полгода на войну в Святой земле, – сказал Вольфрам, – полгода на дорогу обратно… А где еще восемь лет?

Тангейзер пробормотал ошеломленно:

– Что… вот так время летит?

Они расхохотались, принимая его слова за шутку, он и сам растерянно улыбался, наконец ландграф сказал нетерпеливо:

– Друзья, забирайте Тангейзера с собой. Вечером устроим пир, мы расскажем, как сумели завалить гигантского кабана, а он нам расскажет, как сражался в Святой земле!

– Кабан расскажет? – спросил Тангейзер непонимающе.

Все снова расхохотались, а Вольфрам сказал весело:

– С поэтами палец в рот не клади! Они к словам очень чувствительны.

Он хлопнул Тангейзера по плечу.

– Едем с нами! Доблестный ландграф Герман содержит прекрасный двор и весьма покровительствует миннезингерам.

Тангейзер пробормотал:

– Это я заметил… Вальтер фон дер Фогельвейде, лучший наш тенор, Эккарт фон Цветер, во всей Тюрингии нет такого сладкого голоса… жаль, что песни не пишет, но я всегда любил слушать, как он поет… да и вы, мой дорогой друг… лучший баритон во всех германских землях… ну, а как создателей песен я не знаю вам равных… Спасибо, я присоединяюсь к вам с великой радостью!