Юрий Никитин - Тангейзер

– Я много слышал с детства страшилок о том, как дьявол покупает душу за мирские блага, за любовь женщин, за золото и власть… но считал это бабьими сказками. Но теперь я понимаю, что не все так просто. Я уже продал душу… и без всякого договора!.. Какой договор, все так ясно… Пока я тешу себя в разнузданной похоти, душа становится все меньше и меньше, пока наконец не заболеет и не умрет…

Ее лицо стало совсем растерянным, она взмолилась:

– О чем ты говоришь?

– Я из другого мира, – прошептал он. – Мы бунтуем против правил… мы мечтаем о мире без них… и вот я оказался в мире своей мечты! И что?.. Где мое бесконечное и незамутненное счастье?

– Оно будет, – заверила она, тут же поправила себя: – Оно вернется. Ты же был счастлив, забыл?

Он сказал с болью:

– Да где я только не бывал счастлив… Когда мне было четырнадцать, жена моего старшего брата затащила меня в свою постель, пока он гонялся в лесу за оленем… О, как я был счастлив! Да только всю мою жизнь и дальше у меня было именно такое счастье, что так не поднялось выше пояса…

– Выше пояса? – переспросила она. – А зачем выше?

– Душа находится выше, – объяснил он, поморщился, пережидая острый прилив боли, лицо стало серым, а губы посинели. – Неужели я тут издохну?.. Отпусти меня, Голда…

Она непреклонно покачала головой.

– Нет. Там жестокий и холодный мир. Там ты погибнешь очень быстро. Ты стал нежнее мотылька, что страшится не только зимы, но даже дождя и ветра…

Он поднялся, хватаясь за стену.

– Так тому и быть. Выпусти меня, прошу!

Ее лицо стало жестким, она произнесла ровно и холодно:

– Нет. Ты был хозяином моего тела, ты делал все, что желал, тебе было подвластно все!.. И чем ты отплатил? Ты останешься здесь навеки. Ты мой, только мой. Я не выпущу тебя из своей власти.

Он пал на колени и со слезами вскричал:

– Спаси меня, Матерь Божья!.. Защити!.. Да, я плохой христианин, я редко вспоминал имя Господа и забывал посещать церковь, о чем горько скорблю и сожалею, но я всегда поминал твое благословенное имя!

Голда дважды протягивала к нему руку, намереваясь тряхнуть за плечо и вырвать из этого сумасшествия, но отдергивала, то ли страшась чего-то непонятного, то ли в самом деле не желая вмешиваться, он должен сам переболеть и понять, что его счастье только с нею.

А Тангейзер сперва бормотал неумело молитвы, которые помнил с детства благодаря настырным родителям, потом голос его окреп, он говорил громко и страстно, а Голда заламывала руки, чувствуя, как ее любимый все больше уходит в странный и непонятный мир.

Голова его закружилась, он услышал ее далекий крик:

– Возвращайся ко мне… Тот мир не примет тебя… Возвращайся!.. Я буду ждать…

В черепе грохотали молоты, его шатало и бросало в стороны, он шел, как тяжело пьяный, пока впереди не забрезжил свет.

Ему почудилось далеко впереди призывное конское ржание, ринулся туда, ударяясь о камни, дальше забрезжил свет, Тангейзер помчался со всех ног, страшась, что все исчезнет, но щель расширилась, выпустила его наружу под бездонное небо…

Он ускорил шаг, вывалился в огненный день, упал, а над головой страшно фыркнуло. Он в ужасе вскинул голову, но это его конь выступил из-под каменного козырька и потянулся к хозяину мордой.

Тангейзер не поверил глазам: у потертого седла слева приторочен его небольшой походный мешок, где его немногие сокровища, помимо тех камешков, что зашиты в седло, а у него самого на поясе висит тяжелый меч в расписных ножнах с золотыми накладками в виде стилизованных побегов винограда, а за спиной надежный щит с гербом Тангаузенов.

– Дорогой ты мой, – вскрикнул Тангейзер в удивлении. – Так сколько же времени прошло на самом деле?.. Годы, как говорит Голда, или только час?

Он погладил коня по широкой переносице, не удержался и расчувственно чмокнул в умную морду. Тот слегка фыркнул, но Тангейзер видел, что верный друг рад и счастлив.

Он вскарабкался в седло, старался не думать, как это конь простоял здесь столько без воды и овса, такое лучше не представлять, он перекрестился и вспомнил, что за все время в чертогах волшебницы Голды он так ни разу и не наложил на себя крест.

Быстро проверив мешок, Тангейзер убедился, что все сокровища на месте, как полновесные золотые монеты, так и драгоценные камни, упрятанные в седло.

– Нам повезло, – сказал он. – А теперь давай побыстрее отсюда!.. Ты, наверное, уже проголодался…

Невольно оглянулся, вот она, та трещина, в которую он тогда вбежал в последней отчаянной попытке избежать участи быть схваченным Дикой Охотой. Из недр горы поднимается сухой теплый воздух, Тангейзер уловил даже едва заметные ароматы розового масла и запахи цветов, что росли только в Элладе, да и то, наверное, на одном Олимпе…

Темное низкое небо, от которого уже отвык в мире, где небосвод всегда ярок и сверкает просто невыносимо, опустилось еще ниже, по нему двинулись тучи, тяжело и неприятно загремело.

Дождь сперва пошел по-германски ровный и упорный, но затем нечто изменилось в тучах, хлынули такие потоки, взбивающие грязь с земли, что ослеп не только он, но и конь, похоже, ничего не видел даже перед мордой.

Он крепко упирался подошвами высоких сапог в стремена, без необходимости перебирая озябшими руками скользкие ремни повода, из-под копыт вылетали целые фонтаны жидкой грязи.

Ему показалось, что между деревьями тянется тропка, торопил коня, наконец жидкий лес остался далеко позади, впереди в самом деле глубоко пробитая колея, что значит – село близко, но дождь перешел в такой остервенелый ливень, что колея исчезла в потоке мутной воды, та пошла широко поверху, волоча вместе с мусором трупы утопших мышей, опавшие листья и мелкие ветки.

Он втягивал голову в плечи, а над головой из черных громад туч резко и страшно вспыхивала лютая белая молния, страшно шипящая, а следом сразу же раздавался оглушающий удар, от которого вздрагивала земля и кричали в ужасе звери в глубоких норах.

На некоторое время сотрясающий землю и весь мир грохот начал стихать, хотя ливень льет по-прежнему, однако вокруг посветлело, а то словно поздний вечер, конь громко фыркает, копыта утопают уже не в грязи, а в вязкой глине.

Тангейзер оглядывался, напрягая глаза, наконец сквозь завесу ливня вроде бы рассмотрел в стороне нечто красное вроде черепичной крыши, обрадовался и сказал торопливо:

– Все-все, сейчас приедем под крышу, там отдохнем и переждем дождь!

Конь печально вздохнул, но повернул послушно и пошел через вспаханное поле, увязая в земле еще больше и вытаскивая на копытах по пуду черной земли.

Когда они подъехали к воротам, конь уже ронял пену с удил, бока в мыле, голову опустил, страшась и грозы, что повернулась и начала заходить другим краем, и размокшей земли, где, казалось, можно утонуть, как в болоте.