Юрий Никитин - Тангейзер

Тангейзер, не слезая с коня, постучал в створку ворот, никто не откликнулся, постучал громче, наконец сообразил, что за шумом ливня его не услышат, с седла перемахнул на ту сторону, снял запор и втащил за повод коня.

Когда закрывал ворота, на крыльцо выскочил толстый мужик с рогожным кулем на голове, прокричал всполошенно:

– Кто там? Чего надо?

– Не разбойники, – успокоил Тангейзер. – Где тут коня поставить?

Мужик суетливо сбежал с крыльца, быстро отворил двери длинного сарая.

– Сюда, господин. Туда, где мои лошади.

– Отлично, – сказал Тангейзер. – Вот тебе монета, накорми и напои. Мне кажется, он не ел и не пил семь лет.

Мужик ухватил коня за повод, а Тангейзер, уже пригибаясь под ливнем, раз спасение близко, взбежал на крыльцо. За домом грозно чернеет массивная туча, угольно-мрачная и злая, в ее недрах часто полыхает багровым, то будто затихает, а затем пугающе широко и страшно…

Он прошел пустую просторную горницу, в большой комнате топится печь, на столе горит свеча, а от печи повернулась такая же массивная, как и хозяин, женщина.

– Здравствуйте, – сказал Тангейзер. – Жуткий дождь загнал меня в гости, но если бы я слышал, как здесь вкусно пахнет, я бы все равно свернул к вам.

Женщина заулыбалась во весь широкий рот.

– Ваша милость, вы угадали, готовить мы умеем!

Хлопнула дверь, мужик вошел, уже без куля на голове, но почти такой же мокрый, как и Тангейзер.

– Да мы и поесть любим, – добавил он. – Мы Гислеры, ваша милость. Меня зовут Фриц, это моя жена Марта. Еще у нас дочь Эльхен, она в соседней комнате мне свитер вяжет… Эльхен!

В комнату вошла широкая полная девочка, точная копия матери, только этой лет шестнадцать, если не меньше, с огромной грудью и таким же задом, толстые белые руки обнажены почти до плеч.

Она поклонилась и сказала детским голосом:

– Здравствуйте, господин. Налить вам молока? Я час назад подоила корову.

– Налей, – ответил Тангейзер. – Сколько лет уже не пил молока!

Хозяин сказал почтительно:

– Что же за земли, где нет молока?

Тангейзер отмахнулся.

– Я был в Святой земле, освобождал Гроб Господень. Правда, молоко иногда пробовал, но только овечье, козье, верблюжье… но я считаю молоком только коровье!

Хозяин довольно заулыбался.

– Да, только у коров настоящее. Я попробовал как-то кобыльего… как только варвары его пьют?

Потом они ужинали, Тангейзер рассказывал про Святую землю, Гроб Господень, сарацин, Вифлеем и другие города, в которых побывал, на него смотрели со священным испугом, как на святого человека, а бедная девочка вообще таращила глаза и раскрывала рот.

Они втроем потом пили кислое вино, Тангейзер щедро бросил на середину стола несколько серебряных монет, хозяйка деловито прибрала, и пир длился, а Эльхен то и дело поднималась, чтобы подать на стол новое блюдо или подлить всем вина.

Тангейзер поймал себя на том, что посматривает то на ее широкий зад, в воображении уже оголил его, любуясь чистой нежной кожей ребенка, что уже не ребенок, то чувствовал в своих ладонях горячую тяжесть ее грудей.

Она что-то уловила в его взгляде, жутко краснела, но и чаще посматривала на него уже с вопросом в крупных глупых глазах навыкате.

Дождь наконец-то стих, Фриц пошел в конюшню засыпать лошадям на ночь овса и подлить воды, Марта собрала посуду и вынесла на крыльцо, чтобы вымыть в бочке с водой, набежавшей с крыши.

Тангейзер вытащил золотую монету и показал Эльхен.

– Это твоя, – сказал он шепотом, – если придешь ко мне ночью.

Она ответить не успела, заскрипела дверь, Марта вдвинулась в комнату задом, волоча с собой корзину с отмытой репой, довольно вздохнула.

– Как чисто дождик вымыл!

Тангейзер зевнул с завыванием.

– Да, бывает и от такого ливня польза… Где мне постелили? Устал, засну как убитый.

Она всплеснула руками.

– Да еще не удосужились… Эльхен! Быстро возьми чистые одеяла и новую подушку, отнеси в комнату, что окнами в сад.

Девчушка сказала торопливо:

– Сейчас сделаю, мама!

Тангейзер сказал сонно:

– А я пока тут посижу. Негоже заходить вслед за молодой девушкой…

Хозяйка рассмеялась.

– Она еще совсем ребенок! Но скоро, вы правы, ваша милость, придется соблюдать правила, как взрослой девушке… Как быстро время летит!

– Увы, – сказал он. – Не успеешь оглянуться.

Вернулся хозяин, сообщил, что конь в порядке, сыт и напоен, Тангейзер и с ним поговорил о погоде и видах на урожай, за это время Эльхен вышла, скромно потупив глазки, и звонким детским голосом сообщила, что постель заправлена, подушки взбиты, а окно отворено, чтобы проветрить, а то душно было…

– Молодец, – сказала мать. – Иди заканчивай довязывать, а потом прочтем молитву и ляжем спать. Утром распогодится, нам много дел в огороде…

– Да, мама, – ответила Эльхен благовоспитанно и чинно удалилась в другую комнату.

Тангейзер вздохнул и, в самом деле чувствуя легкую усталость, потащился к двери комнаты, которую ему отвели, как спальню.

В комнате взаправду чувствуется духота, но в распахнутое окно вливается свежий воздух, простыни чистые, а громадная подушка из лебяжьего пуха взбита с германской тщательностью.

Он стащил сапоги, разделся, меч поставил у изголовья, ложе приняло его без протеста, он с наслаждением вытянулся, разминая суставы, как же все-таки хорошо снова оказаться в этом родном мире, пусть даже в нем дождь и ветер, но когда-то они заканчиваются, а жизнь продолжается!

Веки начали слипаться, он ощутил, что засыпает, укрылся одеялом и в самом деле заснул, но еще успел почувствовать, как дверь приоткрылась, хозяин заглянул тихонько и, убедившись, что благородный господин спит, тихо-тихо закрыл за собой и удалился, стараясь громко не топать.

Он в самом деле заснул и даже похрапывал, не видел, как зашла хозяйка и заботливо укрыла его сползшим одеялом, ночами в этих землях холодновато, очаг к утру точно погаснет, об этом позабыл благородный господин, так прожарившийся на далеком южном солнце, что если бы не светлые волосы и голубые глаза, самого можно бы принять за сарацина.

Ему снились, однако, не жаркие пески Святой земли, не Гроб Господень или Вифлеем, он снова очутился в жарких объятиях пламенной Айши, которую и сейчас жаждал всем сердцем.

Вынырнул из забытья он моментально, когда одеяло приподнялось, и его ноги коснулось горячее упругое бедро.

Эльхен легла рядом и застыла, а когда он повернулся к ней, она прошептала детским голоском:

– Мама и папа долго разговаривали в своей комнате. Только сейчас заснули…

Он ответил тоже шепотом:

– Пусть спят крепко. Это их не касается, пышечка. Ты такая сдобная нежная булочка, Эльхен, на тебя будут засматриваться все мужчины округи…