Анна Малышева - Задержи дыхание (рассказы)

— Не резон тут оставаться, в самом деле, — поддержали ее остальные дамы. — Здесь даже электричество отключено!

И стаей высыпали из-за стола, прихватывая недопитые стаканы, закуривая и шумно восхищаясь пейзажем. Я тоже встал и, отойдя в сторону, повернулся к лесистому склону, в который раз поражаясь его дикой, необычной красоте. За моей спиной тянулся самый банальный дачный поселок, расположившийся на равнине, местами переходившей в топкие низины и болота. В нем не было ничего особенно живописного, он мог радовать глаз разве что владельцев этих дач, потому что, как известно, всякий кулик свое болото хвалит. Но стоило взглянуть на гору, и ты оказывался на границе с настоящим сказочным лесом, со строевыми красными соснами и седыми от старости, необъятными елями с замшелыми стволами. Склон горы был довольно крутым, градусов в сорок пять — пятьдесят, между деревьев густо росли папоротники и ландыши, и я не заметил среди них ни единой тропки.

— До чего здесь дико! — вырвалось у меня. Я хотел сказать «тихо», но само собой молвилось другое слово.

— Летом-то нет, а вот зимой действительно, — неожиданно ответил мне неслышно подошедший сзади Костя. — Летом голоса слышны, машины проезжают, петарды по вечерам взрываются, собаки лают… Дети кричат. А зимой тихо. Понимаешь, в этом поселке газа нет, печки не у всех, а топить электричеством дорого, ну и не зимуют люди… Выйдешь ночью во двор, постоишь, послушаешь — только ветки в лесу скрипят от мороза… А луна в небе яркая, глазам больно, и все вокруг голубое…

— Не жутко? — поинтересовался я, не сумев проникнуться его романтическим настроением.

— Отчего же? — очнувшись, возразил Костя. — Надо только привыкнуть. Знаешь, я ведь здесь вырос, так что, когда переехал в Москву, был совсем дикарем. Представляешь, течет по улице народ, каждый по своим делам, а мне кажется, они все несутся прямо на меня, будто съесть хотят.

— Точно, ты и выглядел так, будто тебя кто-то съесть хочет! — обрадовался я тому, что нашел наконец объяснение былым странностям своего сокурсника. — Неужели только теперь привык?

— Можно сказать, да.

— Послушай, — я вспомнил, что мне говорила Ксения, и забеспокоился. — Ты ведь не продашь эту дачу, нет? Смотри, второй раз такой не купишь! Если к тебе наши девчонки начнут подъезжать с намеками…

Он перебил, даже не дослушав, и меня поразило выражение его лица, ставшего разом суровым, почти агрессивным:

— Я дачу не продам, даже если буду с голоду умирать! Это не обсуждается!

— Отлично, молодец! — слегка растерялся я. — Это же все-таки не квартира, это дом, земля… Тем более ты тут вырос!

Я еще что-то бормотал про традиции, семейные ценности и родовые гнезда, а Костя уже отошел прочь и принялся убирать со стола, накрывая к чаю. «Эх, Наташа! — не без злорадства подумал я. — Придется тебе еще покоптить небо в Беляево!» Меня порадовало и то, что нынешний Костик вовсе не казался слабаком, способным повеситься из-за несчастной любви. В нем появилась какая-то жесткость, безапелляционность, как у человека, много пережившего и понявшего. Именно эта черта притягивала наших девушек, так как женщина, пусть даже самодостаточная и самоуверенная, бессознательно тянется к силе, как цветок к солнцу. Вероятно, не в мозгу, а где-то в самой крови щелкает древнее реле первобытных прабабушек: «Сильный охотник — хорошо!» «А потом всю жизнь удивляешься, как это ты запала на такого козла!» — в минуту откровенности призналась мне Наташа, рассказывая о своем неудачном замужестве.

Кофе был сварен, торты разрезаны, все снова устроились за столом, но прежней оживленной беседы уже не получалось. Хмель понемногу выветривался из наших голов, и мы понимали, что все уже друг другу рассказали. Общих тем у нас с каждым годом становилось все меньше, у всех оказались разные профессии и интересы, а бесконечно муссировать одни и те же воспоминания было не слишком заманчиво. Ситуацию спасла Ирина, к слову, единственная из нас ставшая профессиональной писательницей.

— Давайте рассказывать истории на заданную тему! — предложила она, оглядев наши поскучневшие лица. — Самому оригинальному рассказчику — приз!

— Какой? — мгновенно заинтересовалась меркантильная Ксения.

— «Американка» — исполним любое желание!

— Ого, лихо! — забеспокоился благоразумный Стас. — Тогда нужно поставить ограничение по цене!

— При чем тут деньги? — оборвала его вдруг оживившаяся Наташа. Было видно, что ее осенила какая-то счастливая мысль. — Приз должен быть нематериальный.

— Понятно, типа фанта… — разочарованно протянула Ксения. — На одной ножке прыгать или целоваться. Ладно, впадем в детство. А какая тема?

— Пусть каждый расскажет самую страшную историю, какую только знает. Страшную историю о чем-то потустороннем и необъяснимом.

Ирина произнесла эти слова без всякого пафоса, однако я почувствовал, как у меня мурашки побежали по шее. Ксения, снова усевшаяся рядом со мной, тоже заметно передернула плечами. Я понял, что странное задание ей так же не пришлось по вкусу. Остальные гости, сидевшие за столом или чуть поодаль, в старых выгоревших шезлонгах, в нерешительности переглядывались. Почувствовав общее настроение, Ирина с улыбкой предложила:

— Давайте я начну. К этому нужно отнестись, как к творческому этюду в Литинституте. Сейчас вы убедитесь, что на самом деле это не так просто — рассказать по-настоящему страшную историю, которая бы тронула всех до единого. Ведь каждый рассказывает то, что волнует его лично, а страхи у всех разные. Один боится темноты, другой — высоты, третий — мышей, а четвертый — вампиров. Есть удивительно бесстрашные люди, например, каскадеры, альпинисты, спасатели, которые боятся такой чепухи, что даже стыдно повторить. Числа тринадцать, например, дурного глаза или разбитого зеркала.

— Учитывая, что ты пишешь мистику, победитель почти ясен! — заметил Стас. — Ладно, поборемся. Насколько я понимаю, история должна быть взята из личного опыта, а не из области фантазий или мировой литературы?

— Да, это единственное ограничение, — кивнула Ирина. — Эпизод должен касаться вас лично или близких вам людей. Итак, вот о чем я хотела рассказать…

В маленьком городе, откуда я родом, на самой окраине стоял заброшенный старый дом. Это был помещичий особняк девятнадцатого века, настолько облезлый и облупленный, что казалось, будто здание больно паршой. Кирпично-красные, некогда оштукатуренные стены осыпались на глазах, мраморные ступени и колонны растрескались и приняли цвет грязи. В окнах на обоих этажах не было ни единого целого стекла, перекрытия рухнули, фонтан перед парадным входом завален мусором. После революции в здании какое-то время размещалась местная Чека, потом на долгие годы поселилась туберкулезная больница, а в начале восьмидесятых годов прошлого века оно было наконец признано аварийным и окончательно покинуто. С этим зданием связана одна легенда, которую я слышала от разных людей с некоторыми вариациями. Говорили, будто ближе к ночи в окнах заброшенного дома появляется привидение — призрак молодой девушки в развевающемся белом платье (в другом варианте фигурировал белый больничный халат). Одни считали, что это бродит неуспокоенная душа дочки прежнего хозяина, помещика. Дескать, та не вынесла мук неразделенной любви и повесилась. Другой вариант легенды был связан с деятельностью Чека, а именно, рассказывали, будто это бродит в жажде мщения повешенная девушка-контрразведчица, которую выдал друзьям ее жених-чекист. Наконец, третий, самый любимый девчонками нашего двора вариант гласил, что жуткая белая фигура — не кто иной, как медсестра из туберкулезного диспансера. Она не смогла пережить смерти пациента, в которого была страстно влюблена, и повесилась на пояске от халата во время ночного дежурства. Словом, во всех вариантах фигурировала девушка в белом и смерть через повешение в результате несчастной любви. Это наводило на мысль, что у легенды была некая реальная подоплека, но какова она, я так и не успела узнать.