Владислав Крапивин - Тополята

– Здравствуйте, молодежь! – все тем же бархатистым голосом приветствовала их Диана Яковлевна. – Вот, новый житель… – Потом вполголоса пообещала Кабулу: – Скоро увидимся… – И быстро вышла. Оставила его один на один с этими… с кем?

Кто они были, какие?

Ну, по годам примерно такие, как и он, Кабул. Человек шесть. Все, конечно, тоже с головами «под картошку». Кое у кого сумрачно-внимательные взгляды. А у других ухмылки, но слабенькие. Все в одинаковом балахонистом камуфляже.

Один, с длинной шеей и глазами-щелками на круглом лице, угрюмо спросил:

– Откель?

– Чего? – тем же тоном отозвался Кабул и бросил тяжелый сверток на голую сетку кровати. Она загудела и сильно запахла ржавчиной.

Длинношеий спросил понятнее:

– Откуда свалился? Бесприютник или с криминалом?

Кабул не сразу понял, а когда сообразил, о чем речь, у длинношеего лопнуло терпение:

– Совсем тупой, да? А че, парни, оформим ему прописочку!

Кабул знал, что такое «прописочка». Быстро огляделся. Кровати были старые, с железными прутьями в спинках. Некоторые прутья держались жидковато. Кабул яростно ухватил один, дернул на себя. Тонкий стержень оказалась в кулаке. Длинношеий откачнулся. Остальные не двигались и смотрели со скучными лицами. Прошло несколько секунд. Наконец насупленный мальчишка (чуть пониже Кабула), с темной стрижкой-щетинкой и синим блеском глаз, сказал неожиданно тонким голосом:

– Опять ты начал наезжать, Ниппель. Тебе Пантелей сколько раз объяснял: мы здесь все одинаковые, не скреби на других…

– А че мне Пантелей… – забубнил длинношеий Ниппель. – Это обычай такой…

– Он тебе сделает «обычай», – пообещал кто-то издалека. Другие молчали. Лишь один – круглолицый веснушчатый мальчонка – подошел к новичку.

– Тебя как звать?

– Кабул…

– Имя такое или кликуха?

– И то, и другое… – Кабул начал вставлять на место стержень. Веснушчатый помог ему. И сказал:

– А я – Арсений. Давай покажу, как постель застилать.

– Я умею…

В интернате застилали так же, «конвертом», заправляя сложенное одеяло в окантовку простыни.

Ударил резкий звон. Кабул даже подскочил.

– Это сигнал на построение, – объяснил Арсений, когда стало тихо. – Потом поведут на ужин.

В просторной рекреации (тоже похожей на интернатскую) построились квадратом около сотни мальчишек и девчонок. Все в пятнистой одежке. Кабул встал в шеренгу между Арсением и молчаливым съеженным пацаненком. Подошла Диана Яковлевна.

– Я смотрю, ты уже вписался в коллектив…

Кабул хотел сказать, что никуда он не вписался и ужинать не будет, а объявляет бессрочную голодовку. По крайней мере, до той поры, когда появится этот «ом-бум-дум… – как его? – смен…» Однако услышал маму: «Не надо, сынок. Береги себя. Тебе понадобятся силы…» И он послушался маму, пошел в столовую. Тем более что есть захотелось вдруг ужасно…

Спать здесь ложились в десять. Было еще светло – конец мая. За квадратными окнами без штор угрюмо светилась бетонная многоэтажка с антеннами-тарелками между окон, она отражала закатные лучи.

Кто-то сказал в приоткрывшуюся дверь:

– Не шебуршать, не шептаться. Виноватые будут спать в коридоре на полу… – Голос был какой-то механический, не поймешь даже, мужской или женский. Два десятка мальчишек разом притихли. Не то что в детдоме. Там в спальнях после отбоя – громкий шепот, хихиканье, всякие сказки-истории, а то и мягкое уханье – кого-то огрели подушкой. А здесь тюремная тишина.

Лишь казенные простыни и наволочка пахли знакомо, как в интернате…

Слева от Кабула отдавала запахом штукатурки голая стена. Справа лежал на своей кровати конопатый Арсений. Он уткнулся носом в подушку, видно было его веснушчатое ухо.

Кабул вдавился затылком в подушку, натянул простыню на глаза, и перед ним встали Конфигурации пространств. Темно-серые, поломанные и скомканные событиями сегодняшнего дня, без проблесков и цветных пятен. Кабул поднапряг нервы, стал выстраивать мир заново. Пространства послушались. Многогранные объемы вписались друг в друга, открыли в себе щели, в которых проклюнулись звезды. А слева вошел широкий луч, и под ним заблестела похожая на поверхность гладкого озера плоскость. Только озера всегда горизонтальные, а плоскость была с крутым наклоном. По ней скользили в разные стороны сделанные из пенопласта кораблики с газетными парусами (наклон не мешал им). За корабликами оставались разбегающиеся следы, в них искрилось солнце…

Снова пришла догадка, что, если однажды множество людей договорится и общими силами выстроит Конфигурации пространств по разгаданным правилам, пропадет в мире всякое зло…

Он понимал, что до этого еще очень далеко, но стало спокойно. Среди темных кубов и пирамид, аккуратно встроенных друг в друга, повисла планета Земляника. Бесшумно промчались красные кони: Кабул ощутил на лбу ветер от их разлетевшихся грив…

Утром была зарядка на плацу позади здания. Общая для всех – от семилетних малышей (их-то сюда за что?) до совсем взрослых парней. Хриплый (похоже что с похмелья) физрук нехотя отдавал команды, и все так же нехотя делали упражнения… Потом был завтрак: морщинистые сосиски с тушеной капустой и жидкий кисель…

Затем Кабула и еще двух новичков позвали в кабинет замначальницы. Там были Анна Леонтьевна и Диана Яковлевна. Обе взглянули на Кабула так, словно видели его впервые. Ребятам велели сесть на стулья у стены. Новички – пацаны лет десяти, стриженые и пришибленные – сели и зябко ухватили себя за локти. Кабул подумал две секунды и тоже сел, на крайний стул. Глянул на Диану Яковлевну. Она ответила быстрым понимающим взглядом: «Не бойся, я не забыла наш разговор». Хорошо, что не забыла! Кабул стал смотреть на висевший рядом с дверью большой календарь, на нем была известная картина с поникшей над прудом сестрицей Аленушкой. Понятно, от чего грустила Аленушка – знала, в какое место попала…

Анна Леонтьевна в меру наставительно и в меру добродушно стала рассказывать, как должны вести себя дети, попавшие в исправительное учреждение, и какие здесь порядки. Два новичка смотрели перед собой и, похоже, не слушали. Кабул тоже не слушал. О порядках он достаточно узнал вчера. Он расслышал лишь последнюю фразу:

– Вам все понятно?

Кабул встрепенулся. Хотел сказать, что понятно все, кроме главного: за что его посадили в приемник? Но опять встретился взглядом с Дианой Яковлевной. Та молча посоветовала: «Не надо, пользы не будет. Потерпи…»

Терпеть неволю и тоскливую неизвестность было трудно. В середине дня он решил, что попробует все-таки найти удачный момент перекинуться словами с Дианой Яковлевной. Узнать, когда можно ждать этого ом… бум… в общем, защитника и нельзя ли как-нибудь связаться с мамой Эмой. Ведь ясно же, что Диана Яковлевна – хороший человек. Но она больше не попадалась на глаза. Ни в тот день, ни в следующий. И приходилось делать то, что и остальные. Заниматься «самоподготовкой»: читать учебники за шестой класс, хотя учебный год подошел к концу, кидать на дворе в подъехавшие грузовики тюки с мусором, перебрасываться (хочешь – не хочешь) волейбольным мячом на спортплощадке, слушать звенящего медалями дядьку, который уговаривал «дорогих детей» жить по правилам, потому что прежние поколения воевали за их счастливое детство (за такое, как вот здесь, да?).