Шамиль Идиатуллин - СССР™

Вторую ночь я встретил опытным страдальцем: легкое одурение и песочек под веками не залили меня до макушки уверенностью в том, что уж сегодня я засну если не сразу, то на сотом баране точно.

Я предельно угомонил мысли, упокоился по всем правилам и чуть ли не одеяло подоткнул, но этим бессмысленные ритуалы и ограничил. Полежал грустным палтусом, сперва затылком в подушку, потом щекой в ладошку, потом побрел в спортзал, стучал и махал чем попало до изнеможения, потом выскочил во двор, почти не воя, покатался в снегу. Кататься-то особо не требовалось – с неба валилось как из правильного сита, густо и ровно. На пороге я зачем-то огляделся – ну да, привык публику естеством стращать – и уловил на той стороне улицы, почти у леса, силуэт машины, еле видный сквозь толстую кисею. Игорь, что ли, побдеть вздумал, подумал я, хотел пойти разбираться, но вовремя сообразил, что даже до ворот дойду, скорее всего, ледяной скульптурой, там и рассыплюсь на куски, туда мне и дорога. Машинка тем временем нашла свою дорогу, беззвучно продавившись сквозь снегопад в сторону центра.

Я вернулся в спортзал, чуть разогрелся и на издыхании уполз в ванну – авось там усну. Раз шесть подпускал горячую воду, наконец накрыло. Не сном, конечно.

– Talaq! – звонко сказала Эля. – Talaq!

Я с размаху опустился в кресло – оно протяжно скрипнуло, – закинул руки за голову и приготовился слушать дальше.

– Talaq! – повторила Элька в третий раз.

– Ну-ну, – подбодрил я. – Продолжайте, мне интересно.

Элька закусила губу и впилась в меня мокрыми глазами. В груди у меня холодно оборвалось, но было уже плевать.

– Разве ты не «xul» должна говорить, причем в присутствии свидетелей? Впрочем, к чему тонкости. Айда еще шесть раз, и будем считать проблему исчерпанной.

Элька мотнула глазами вбок, попыталась незаметно вытереть щеки, махнула рукой и быстро пошла к двери.

Я смотрел ей вслед.

Дверь хлопнула.

Я перевел глаза на потолочную балку и разглядывал ее, пока не затекли руки и не стало очевидно, что шума мотора не будет. Пешком ушла. Интересно, далеко ли, равнодушно подумал я, убрал руки из-за головы, дождался, пока из-под кожи разбегутся неуместно веселые дюймовочки на шпильках, встал, поправил покрывало и пошел спать.

Вот с тех пор и спал. Талакан дохлый.

Я с бурлением восстал из ванны, дохлюпал до стола, полюбовался мягонькими гармошками, в которые собралась кожа на ладонях и ступнях, потом с небывалой тщательностью выстриг все ногти, заусенцы и пленочные язычки. Велик был соблазн поэкспериментировать с отпечатками пальцев – например, с помощью тех же ножниц установить, на каком слое эпителия завершается процесс папилляризации. Я остановил себя страшным усилием воли, на всякий случай отложил ножницы подальше и объяснил – себе, кому же еще, – что мы все вот тут имеем дело с перекосом крыши на почве недосыпа, так что, товарищи, не обращайте внимания, занимайтесь общественно-полезным трудом и работой в интересах человечества.

Объяснение вышло таким зажигательным, а в доме оставалось столько режущих и колющих предметов, что я предпочел наскоро просушить волосы и отправиться на работу, в которой, вообще говоря, и было заинтересовано человечество. Заодно и охранников проверю – пусть знают, что даже в час собаки крепкий сон неблаготворен для стражей порядка.

«Кипчак» должен заводиться дистанционно и с браслета, вернее, с «союзников», которые придут браслетам на смену. Но «единичка» не была «кипчаком», она была «единичкой» – разгонной таратайкой, заводящейся здоровенным пластиковым ключом и собранной по двунадесяти взаимоисключающим технологиям, – чтобы придирчивые эксплуататоры за два-три месяца, меняясь друг с другом, выявили побольше позитивных и негативных черт. Я объезжал уже третий экземпляр, на сей раз доставшийся мне от Малова, и во всех промежуточных отчетах тупо, как про Карфаген, писал про водородный привод, который на фиг не нужен, и только про него. Ну раздражали меня перегонные системы под крышей, да и суеверен я: на газу пускай цеппелины летают, а по земле лучше ездить на батарейках. Тихо и гладко.

Но сегодня «единичка» взбесила меня не избыточностью, а скрытностью. Я точно помнил, что оставил ключ в поддоне под сиденьем. Туда и полез. Обнаружил сменные перчатки, щетку и скребок, которыми вслепую жонглировал, дрожа все интенсивней, почти минуту. Потом рассвирепел, выдернул коробку, высыпал ее содержимое на пассажирское сиденье, переворошил, не обнаружил, смахнул на пол, а коробку метнул куда-то назад, зарычал, отчего тьма вокруг стала совсем мутной, а стекла заискрились как сахарные, и полез драть поддон под пассажирским креслом. Тут мне в бок сразу уперся ключ, стывший все это время в кармане куртки. И какая сволочь его туда сунула?

На самом деле я знал, конечно, какая сволочь его туда сунула, – та самая, что несколько часов назад подъехала на «единичке» к дому и поскакала, свешиваясь мозгами, спать, мыться и истерить и с тех пор истерить не переставала.

Я истерично воткнул ключ в замок зажигания и дал по газам – в прямом смысле, задействовав нелюбимый водородный привод, потому что в ночи на высокий уровень дееспособности батарей особо не рассчитывал, тем более что забыл поставить их на подзарядку. «Единичка» выскочила со двора на дорогу пьяным козлом, чуть юзнула – и потому ушла от столкновения с безумной «двойкой», ширкнувшей мимо на солидной скорости и вроде бы с выключенными фарами, – впрочем, когда я выправил руль и перевел дыхание, «двойка» уже драпала на ваховский тракт, полыхая вроде бы дальним светом, – насколько можно было разглядеть сквозь поредевший снегопад.

Узнаю, найду и убью, решил я. Но хотя бы согрелся. Много все-таки адреналина в человеке, и он умеет не только холодить. По дороге я малость успокоился, а когда печка раскочегарилась, вовсе о свежих планах забыл, переключившись на изначальное желание прищучить спящую охрану.

Я специально припарковался не на своем месте, а на открытой стоянке, подальше от входа и впритирочку к стенке, не видной из «стакана», а вдоль фасада шел самым шпионским макаром – даже снег под подошвами скрипел, кажется, с японским акцентом. Но охрана в лице бабы Зины оказалась на высоте – не спала, огонь по движущейся в неурочный час мишени не открыла, страшной фигуры за стеклянной дверью не испугалась и даже воздержалась от удивленных вопросов или ворчания на тему: вот не спится ведь им. Проверила документы (я в который раз не понял, маразм это или часть мирового порядка), выдала ключи и вернулась к изучению объемного фильма – по нижней кромке экрана шла цепочка плоских изображений с охранных камер, так что не придересся.

Ночные лестницы и холлы выглядели диковато, ко второму этажу я почувствовал себя вполне сложившимся персонажем фильма ужасов и был уже готов к тому, что за углом встретит некрасивый полосатый мужчина с осуждением беготни по коридорам, а мое рабочее кресло занимает неприветливый зомбак в моем костюме. То ли от этого, то ли от бессонной вялости – да очевидно, по совокупности причин – я замешкался перед табличкой с собственным именем, прислонил ключ к замку с некоторой опаской, зато распахнул дверь так, будто собирался сразу косо нырять слева направо и палить с обеих рук.