Виктор Пелевин - t

— Зачем вам шестой автор?

— Хотим одну реалистическую главку забабахать. Но говорить про это пока рано… Так что, граф, повисели в серой пустоте, побыли отцом пространства, а теперь велкам, как говорится, бэк.

Т. поднял на Ариэля потемневшие глаза и прошептал:

— Глумитесь? Ну что ж… Наслаждайтесь. Вы, может быть, и правда мой создатель — но есть создатель и у вас. И он всё видит. Он не допустит, чтобы… Всё не так, как вы говорите… Мир не может быть таким на самом деле! И вообще, снимите эту чёртову маску!!!

Говоря, Т. постепенно повышал голос и к концу фразы уже кричал; одновременно он поднялся со стула, перегнулся через стол и дерзко сорвал с лица не успевшего отшатнуться Ариэля кошачью личину.

Под глазом Ариэля оказался огромный, в пол-лица, синяк.

Секунду они глядели друг на друга, потом Т. выронил маску и повалился обратно на свой стул.

— Ого, — выдохнул он, — извините… Я решил, вы её носите из издевательства. Я не знал, что у вас такой…

— Фингал, — мрачно договорил Ариэль. — Ну почему издевательство? Что я, по-вашему, изверг? Для меня, если хотите знать, каждая наша встреча — это отдых. Сами знаете от чего, я вам постоянно жалуюсь. И маску я специально надел, чтобы настроение вам своим видом не портить. А вы говорите — издевательство…

— Извините, — повторил Т. смущённо, — неправильно понял. В прошлый раз, однако, синяк у вас был много меньше. Сколько времени прошло. Отчего так?

— Сам пальцем растёр заново. Чтоб больше стал и темнее. Видите, у глаза прямо чёрный.

— Да зачем же?

— Макраудов велел побои снять. Чтобы через суд наехать на Сулеймана и его крышу. Это ведь она в Москве чекистская крыша, а из Лондона на неё запросто и поссать можно — по такой длинной параболе. Раз они, говорит, тебя перед камерой били, видеозапись мы купим. А справку получи обязательно. Я говорю, уже месяц прошёл — а он отвечает, ну и что. Скажешь, били сильно, никак не заживает. Мы их, говорит, во всех рукоподаваемых газетах приложим, они у нас будут изгои приличного общества… Но у меня, если честно, подозрение есть, что либеральные чекисты отмашку получили по силовым долбануть, просто совпало так. Потому что парабола параболой, а Армен Вагитович и в Лондоне под полковником Уркинсом ходит.

— Ужас, — сказал Т. сочувственно. — А что же вы — взяли бы револьвер да и отомстили этому Сулейману… Или вы тоже непротивленец?

— Да какой к чёрту непротивленец. Только я ведь не зверёк, кто мне по людям стрелять позволит. Вы прямо как ребёнок в некоторых вопросах. И всё думаете, что я с вами хитрю. А я вам всю подноготную выкладываю.

— Не совсем так, — ответил Т. — Вы говорите правду только о пустяках. Но о главном вы молчите.

— О чём же именно? — округлил глаза Ариэль.

— А врать не будете?

— Клянусь, — сказал Ариэль и приложил ладонь к груди.

— Скажите, кто такой Соловьёв?

— Соловьёв? Я что, упоминал? Ха-ха-ха… Это тот самый перец, из-за которого Митеньку с телевиденья попёрли. На самом деле Митенька сам виноват. Я вам не говорил, он во всех своих эпизодах постоянно с кем-то счёты сводит. То с корешами по литературным курсам, то с критиками, то с глобальным потеплением, в общем, кто у него в текущий момент главный враг.

— А при чём тут Соловьёв?

— При том, что у Митеньки с ним счёты. У Соловьёва этого уже и программу закрыли давно, а он всё равно решил ему каку подложить, потому что злопамятный очень. Митенька, если помните, работал на сериале «Старуха Изергиль». Они в это время делали серию «Могила Мандельштама», это такой поэт был, писал стихи типа «власть омерзительна, как руки брадобрея». Никто даже не знает, где он похоронен, поэтому такое название. На телевидении, значит, придумали увлекательный сюжет, старались всей бригадой. А Митенька остался после работы, залез в сценарий и в том месте, где старуха впадает в транс и начинает глаголить духом, поменял ключевую реплику. Вместо «власть омерзительна, как член официанта» написал «власть омерзительна, как пейсы Соловьёва». Так в эфир и пошло. Представляете? Мало того, что офицеру нахамил, так ещё и вся интрига пропала. Потому что раньше у зрителя возникал вопрос, кто в могиле похоронен — Мандельштам или официант, а теперь он вообще неизвестно о чём думать начнёт…

— Вы про какого Соловьёва говорите? — спросил Т.

— Известно про какого. Теледиктор такой был, человек будущего. Днём брехал из утюга, а ночью спам рассылал.

Т. терпеливо улыбнулся.

— А я, — сказал он, — говорю про того Соловьёва, который учил искать в себе читателя. И придумал Оптину Пустынь, куда я иду.

Ариэль недоверчиво поднял брови. Потом на его лице изобразилось лёгкое смущение.

— А откуда вам про него известно?

— Достоевский рассказал. Выходит, снова врёте?

— Да не вру я. Просто вы про того Соловьёва вообще ничего знать не должны… Похоже, сам маху дал. Не все куски ещё причесал. Ну да, был такой персонаж. В параллельной сюжетной линии из первоначальной версии. Только мы его давно убрали.

— А почему?

— Почему, почему. У нас же кризис, сколько раз вам повторять. А консенсусная идея элит какая? Сокращать издержки. Ладно, не злитесь. Расскажу в двух словах.

Ариэль налил себе ещё стопку.

— Таки да, — сказал он, выпив. — Был такой Соловьёв. Мы ведь, когда начинали под Арменом Вагитовичем, на серьёзный бюджет рассчитывали. Поэтому хотели сделать в книге две параллельные истории. Ваша планировалась как рассказ о возвращении гения-вольнодумца в лоно матери-церкви. А история Соловьёва, наоборот, должна была рассказать о духовной катастрофе, к которой тонкого философа и поэта привело увлечение восточным панмонголизмом и языческим неоплатонизмом, переросшее затем в неудержимую страсть к католичеству и завершившееся падением в тёмную бездну экуменизма…

— И что дальше?

— Дальше вы хорошо знаете. Сняли финансирование, продали зверькам и пустили на самоокупаемость.

— Я имею в виду, что дальше было с Соловьёвым?

— Сперва хотели приспособить его драться двумя паникадилами. Гриша Овнюк предложил. Он всё время что-то новое старается придумать, чтобы самоповторов не было. Потом погуглили, что это такое, и решили поменять на хлебные ножи. Думали даже ввести учеников Соловьёва — Андрея Белого, который сливается с потолком, и Александра Блока, который не пропускает ни одного удара. И поначалу неплохо пошло. Начинал Соловьёв примерно как вы — только ехал не в поезде, а в дилижансе, и вместо рясы на нём была католическая сутана. Ну и, понятно, хлебный нож вместо револьвера. А потом начались проблемы.

— Какие?

— Дело в том, — сказал Ариэль, — что за Соловьёва отвечал другой автор, не буду говорить кто. И когда мы стали думать, как выйти на самоокупаемость, он и предложил эту мысль. Мол, Соловьёв объясняет другим героям, что внутри них есть читатель. Писатели смертны, а читатель вечен, или наоборот, уже не помню. Сам до конца не понял. А маркетологи тем более не поняли. Но как услышали, сразу стали плеваться.