Виктор Пелевин - t

— Подождите, — сказал Т. — Не нужно поэтических образов, прошу вас. Только факты. Вы хотите сказать, что попавший в Оптину Пустынь встречает Бога?

— Или становится Богом сам. Это знает только тот, кто туда попал. Например, Соловьёв. Но поговорить с ним нет никакой возможности, потому что он находится под строжайшим арестом, и высочайшим указом ему не дозволяются разговоры даже со мной. Он на положении Железной Маски — допрашивать его может только сам император. А вопрос, как вы понимаете, представляет исключительный интерес и важность. Именно поэтому я и решил… э-э… привлечь вас на помощь.

— Почему меня?

— Соловьёв сказал, что в Оптину Пустынь можете попасть только вы.

— Когда он это сказал и кому?

— Нам с вами, — ответил Олсуфьев. — В этой самой комнате, около года назад. Он говорил, что у меня ничего не получится, сколько я ни старайся. А вот вы сможете — если бросите все свои дела, заботы и планы.

— Как это связано с монахами из банды Победоносцева?

Олсуфьев посерьёзнел.

— Связано самым прямым и непосредственным образом. Для них, как и для меня, вы являетесь своего рода ключом к потайной двери, ведущей к чуду — только они пробираются к нему другим маршрутом.

— Почему они хотят принести меня в жертву своему гермафродиту?

— Насколько я понимаю, они надеются таким образом открыть дверь в Оптину Пустынь. Их манит эхо того же самого знания — древнее и невероятно искажённое. Сектанты, конечно, уже давно не понимают смысла своей веры. Они просто опасные маньяки. Соловьёв предупреждал — они попытаются остановить вас. Больше того, он упоминал, что преследовать вас могут не только люди, но и существа невидимого мира, своего рода стражники, старающиеся сбить с пути любого, кто начинает путешествие в Оптину Пустынь.

Т. нахмурился.

— Соловьёв говорил про духов?

— Да.

— Их много?

— Он говорил про одного, который будет выдавать себя за создателя мира и требовать, чтобы вы ему подчинились. Это страж прохода, демон, обладающий невероятной оккультной мощью. Вы должны его победить, хотя это практически невозможно.

— А он не говорил, как зовут духа?

— Да, он называл имя, — сказал Олсуфьев. — Его зовут… Очень характерное слово. Астарот… Или…

— Ариэль?

— Да, кажется так.

— Но почему я ничего про это не помню?

— Именно потому, — ответил Олсуфьев, — что я решился организовать для вашего путешествия те идеальные условия, о которых говорил Соловьёв. Я помог вам полностью позабыть все дела и заботы, кроме самой главной.

— Зачем?

— Я хотел проследить, куда вы в результате придёте, и узнать, что такое эта Оптина Пустынь… — Олсуфьев вздохнул. — Только дорогу туда нельзя выведать обманом. Поэтому вы и пришли сейчас по мою душу. Признаться, я догадался о возможности такого развития событий слишком поздно.

— Ага, — сказал Т. — Кажется, начинаю понимать. Но как вы заставили меня всё позабыть?

— Это сделал мой человек.

— Кто именно?

— Кнопф.

— Кнопф?

Олсуфьев кивнул.

— Чтобы упредить Варсонофия, он явился в Ясную Поляну и рассказал вам вашу собственную историю в чуть изменённом виде. Сообщил по большому секрету, что недалеко от вашего имения петербургские ламаисты-экуменисты хотят принести человеческую жертву тантрическому идаму Ролангу Гьялпо, с которым они отождествляют Спасителя. Для этого ими якобы выбрана дочь местного священника, а совершиться злодеяние должно было в сельском храме. Вы вызвались спасти девушку. Отсюда и эта ряса — вы надели её, чтобы проникнуть в церковь не вызвав подозрений.

— Но почему…

— Подождите. Как только вы сели в поезд, Кнопф заказал чаю и добавил в ваш стакан небольшое количество секретного препарата, произведённого в Бремене химической лабораторией при германском генеральном штабе. Это открытое немецкими химиками вещество сложного состава на основе натриевой соли карбоканифолевой кислоты, которое избирательно влияет на память.

— Ага, — воскликнул Т., — так вот в чём дело! Я так и знал. Как именно действует эта немецкая дрянь?

— Препарат вызывает потерю памяти о всех знакомых человеку людях, включая самых близких. Разрушаются, если так можно сказать, мозговые образы всех социальных связей. Кроме того, человек не может вспомнить о себе ничего конкретного. Но общие знания, умственные функции, привычки и навыки при этом сохраняются. Человек сперва даже не осознаёт произошедшей с ним перемены. Он не понимает, что всё забыл — это доходит позже. Но главное в другом. В течение первых пяти минут после потери памяти он делается подвластен любому внушению. Он превращается, так сказать, в чистый лист бумаги, на котором можно написать что угодно — и надпись останется навсегда. Немцы планировали использовать это вещество в случае войны, чтобы превращать военнопленных в солдат-смертников.

— Понятно, — сказал Т. — И вы…

— Да, — кивнул Олсуфьев. — Кнопф, фигурально выражаясь, написал на этом чистом листе слова «Оптина Пустынь», а дальше его задачей было следить за вашим продвижением, время от времени отгоняя агентов Победоносцева.

— Но почему люди Кнопфа постоянно в меня стреляли?

— Только Кнопф был посвящён в план, — ответил Олсуфьев. — Сам он никогда всерьёз не пытался причинить вам вред. Остальные сыщики действительно думали, что их задача — остановить вас. Но реальной опасности для вас они не представляли.

— Вот как. Вы, значит, полагаете, что уворачиваться от пуль — это просто гимнастика… Но отчего Кнопф перед своей гибелью старался вернуть меня в Ясную Поляну?

— Он хотел предотвратить вашу фатальную встречу с агентами Победоносцева — ему не хватило всего минуты. Но если бы вы послушались и вернулись в Ясную Поляну, поверьте, вы бы там не задержались. На этот случай туда должен был отправиться другой наш агент — цыган Лойко.

Т. рассмеялся.

— Не лучший выбор, — сказал он. — Цыган Лойко — действительно безжалостный головорез, но у него в последнее время плохо с глазами.

Олсуфьев пожал плечами.

— Все они были просто загонщиками.

— Не знаю, верить вам или нет, — сказал Т. — Вы рассказываете удивительные вещи. Этак немцы всех победят, если у них есть такой препарат…

— Увы, — сказал Олсуфьев, — так только кажется. К сожалению, препарат действует описанным образом далеко не каждый раз. Иногда происходит временное помешательство, ясное восприятие мира осложняется галлюцинациями, и действия человека становятся непредсказуемыми. Германцы ставили опыты в Африке — и в тридцати процентах случаев получившие препарат туземцы обращали оружие против экспериментаторов.

— Значит, вы понимали, что я могу повредиться в рассудке, и всё равно пошли на это?