Ким Робинсон - Черный воздух. Лучшие рассказы [сборник litres]

– Ты бы карманный паяльник себе завел, чтобы бутылки закупоривать, как полагается.

– Ха-ха.

– Или возьми за образец стратегию НАСА, – подхватил Билл. – Глотнул, и бутылку за борт.

– Ха-ха. Кусаем, стало быть, руку, которая вас кормит?

– Ее-то люди что ни день и кусают.

Майк пристально взглянул на него.

– Билл, а ведь ты не слишком-то рад грандиозному открытию, а?

– Да, так и есть! – откликнулся Билл, не снимая ноги с тормоза. – Так и есть! Я все это время думал, что мы… что мы трудимся для освоения Марса. Думал, люди заселят его, терраформируют и все такое, добавят к красному цвету зеленый и голубой… построят там новый мир , вторую ветку истории, а мы навсегда останемся ее начинателями. А что теперь? Оказывается, Марс уже заселен этими клятыми бактериями, и мы никогда не высадимся на него. Будем и дальше торчать на Земле, оставив Марс марсианам… микроскопическим, бактериальным марсианам!

– Ага. Крохотным краснокожим аборигенам.

– А мы, выходит, чему положили начало? Ничему! Все это было зря!

– Галиматью несешь, – оборвал его Майк.

Странно, но настроение Билла слегка поднялось, все тело изнутри обдало жаром, словно скотч заструился по жилам. Да, может, он и спалил десять лет жизни, горбясь за рабочим столом, трудясь, как ишак, чтобы дать старт тупиковому проекту, проекту, который никогда не будет реализован, но, по крайней мере, ему довелось работать вот с такими людьми, за все эти годы ставшими ему, точно братья, гениальными чудаками, способными со всей серьезностью употребить в разговоре словечко «галиматья», с тем же Майком, развлечения ради читающим викторианские романы для юношества, забавным не меньше, чем их герои, ни на секунду не появившимся на телеэкране в роли Важного Ученого-Ракетостроителя, дурацкой роли, порожденной вопросами и ожиданиями журналистов, играющих каждый свою дурацкую роль в той самой дурацкой мыльной опере, от которой Билл мечтал однажды избавиться: «Что для вас значит «жизнь», доктор Каквастам, каково значение этого открытия? – Ну, оно означает, что мы спалили собственные жизни, трудясь над тупиковым проектом»…

– Что значит «галиматью»? – вскричал Билл. – Теперь Марс превратят в заповедник, в заповедник бактерий, это ж надо! Там даже посадку никто не рискнет совершить, а тем более – что-то терраформировать!

– Еще как рискнут, – возразил Майк. – Люди на Марс полетят. Со временем. И заселят его, и терраформируют – все, как в твоих мечтах. Может быть, позже, чем ты думаешь, но ведь тебе туда в любом случае не лететь, так куда торопиться? Главное, это произойдет.

– Не думаю, – угрюмо проворчал Билл.

– А зря. Как бы ни произошло, но произойдет.

– Ну, спасибо! Спасибо тебе огромное! Как бы ни произошло, но произойдет? Весьма обнадеживающе!

– Не самая проверяемая из твоих гипотез, – заметил и Нассим.

Но Майк только заулыбался.

– Тебе проверять ее не придется, так к чему волноваться?

Билл резко, саркастически рассмеялся.

– Жаль, ты тому репортеру этого не сказал! «Что ни случится, случится, Наше открытие означает то, что означает»!

Тут смех разобрал всех троих.

– Наше открытие означает, что на Марсе есть жизнь!

– Наше открытие означает все, что вам угодно!

– Значения – они такие! Всегда означают, хоть режь их, хоть ешь!

Но вскоре веселье угасло. Машина по-прежнему ползла вперед, то снимаясь с места, то тормозя в унисон с вереницами алых огней, тянущимися вдоль огромного виадука, рассекшего надвое город под небом цвета кислого молока.

– Вот дерьмо, – процедил Майк, махнув рукой за окно. – Ладно. Придется нам вместо Марса Землю терраформировать.

Перевод Д. Старкова

Данный роман постулирует следующее: наука есть бессрочный протополитический, утопического толка эксперимент, крайне слабо обоснованный теоретически как таковой, и сверх того лишенный парадигмы, в рамках коей объемы энергии, вкладываемые в дела человечества, соизмеримы с его реальным продуктивным потенциалом и способностью к поддержанию приемлемого уровня жизни. В предыстории (написанной в стиле триллера времен Холодной войны) ученые отстранены от принятия крупномасштабных решений: наука секвестирована стараниями неких правительственных агентов, убедивших Трумэна и проч. в том, что метастазировавшая во время войны способность науки к созданию новых технологий, обеспечивающих преимущества, необходимые для победы (радар, пенициллин, атомная бомба и т. д.), может являть собою угрозу для послевоенной, гражданско-корпоративной власти над обществом.

Как следствие, исключенные из процесса распределения прибавочной стоимости и прочих активов, ученые не осознают себя единой группой, а индивидуально готовы трудиться в рамках существующей, в долгосрочной перспективе весьма неустойчивой иерархической системы производства за 100,000±50,000 долларов годового жалованья, плюс пенсия, опционы на покупку акций и легкая преподавательская нагрузка. (Главе придано явное сходство с романами о нашествии зомби, что выглядит крайне забавно.)

Но вот усовершенствованная стараниями ученых человеческая популяция катастрофически превышает долговременную емкость земной биосферы. Объединенные в разнообразные беззубые организации, ученые приходят к выводу: весьма вероятно, антропогенные изменения климата и обусловленное оными массовое вымирание человечества угрожают благополучию их потомков, а следовательно, их собственному эволюционному потенциалу. Спящие просыпаются.

Тем временем определенная часть человечества анализирует соотношение затрат и выгод, сравнивая пятнадцать лет изучения наук с фразой «я верю», и, предприняв ряд политических действий, получает в свое распоряжение большее количество калорий на человека, чем ученые, а также – большую власть над распределением финансирования и куда лучшие возможности для размножения. Многие приходят к выводу, что паразитирование на науке, основой коего служит вера, обходится индивидууму не столь дорого и, таким образом, повышает его приспособленность. (Вампиры, паразитирующие на зомби, пальба, ночные погони: в этом фрагменте произведение приобретает явственный бульварный душок.)

Затем на одной из прогностических конференций возникает дискуссия касательно правила Гамильтона, гласящего, что альтруизм оправдан, когда его стоимость для «донора», C, меньше эволюционной выгоды, B, достигаемой посредством помощи другому индивидууму, родственному «донору» на величину r, где r исчисляется как доля генов, унаследованных обоими от общего предка (см., например, Хрди, 1999): C ≤ Br .