Аусиньш Эгерт - Дети серого ветра [СИ]

Подняв голову, с усилием улыбнулся Белому.

— Ничего. Отбой, пожалуй.

На чай к Бате в профессиональный праздник Иван Кимович шел в хорошем настроении, с полным набором европейских благ: бельгийским сыром, немецким печеньем, французским коньяком и финской салями. И с вопросами. В крае из-за внутренних санкций было днем с огнем не отыскать только нормальной сырокопченой колбасы, все остальное, включая разнообразие сыров, легко приобреталось если не через спецраспределители, доживающие последние месяцы, то через краевую торговую сеть. Когда Бауэр передала свое предприятие сааланскому дворянину, да еще и близкому к наместнику, осведомленные и сообразительные сперва вздрогнули, предполагая перспективу формирования монополии и взвинчивание цен. Ничего подобного, однако, не последовало. Маркиз да Юн принялся в очень бодром темпе выстраивать торговлю с Большим Саалан, поставляя в край фрукты, шерсть, непривычные сааланские лекарства, морепродукты, алкоголь и драгоценные камни. За звезды гнали красящие пигменты, бумагу, мясо птицы и яичный порошок. Сырое яйцо в портал не удалось пронести ни разу, они взрывались там, как в микроволновке, попутно подвешивая сообщение на полчаса-час. Держать кур по ту сторону звезд пока никто не отважился. Не нашлось даже желающих попробовать кормить птицу кормами из Большого Саалан. А основным товаром, отправляемым за звезды, были крапива и лен во всех видах. Льняное семя, трепаный лен, льняное волокно, доставляемые в обход санкций, шли в портал, едва пройдя проверку сааланскими техниками, даже без распаковки. Из края забирали все, что удавалось вырастить, причем едва просохшую солому паковали сразу, не оставляя лежать в поле положенные три недели. Засоленную зелень крапивы тоже забирали охотно и за хорошие деньги, в крае столько же давали за килограмм лисичек, а за крапивные стебли платили только немного меньше, чем за лен.

Если за год после передачи сааланцам бывший портал Сопротивления развернулся в полноценную торговую сеть, значит маркиз да Юн не бедствовал и бедствовать не собирался. Как и все люди, которых он теперь называл своими, не разбирая ни происхождения, ни титула, ни прочих достоинств и изъянов. Саалан успешно прибрали к рукам огнеопасное наследство Сопротивления и ухитрились вставить в рамки даже мутноголовых оппозиционеров, по сравнению с которыми легендарные криминальные авторитеты лихих девяностых были еще вполне вменяемыми собеседниками. Место нашлось и отморозкам из боевого крыла, и тихим пакостникам из мирного, и даже правозащита, вечная зубная боль любой структуры министерства внутренних дел, была плотно занята делом. Отряды городской самообороны — бывшие боевики Сопротивления — заканчивали проверку ремонтопригодных зданий в городе и планировали спускаться в метро, проверять и зачищать. Мирное крыло или погрязло в льняных таможенных войнах, или было прочно занято процессом реабилитации осужденных по приговорам сааланской инквизиции. Квохтанье в прессе и соцсетях указывало только на то, что в ближайшее время стрельбы не будет. Год в кои-то веки заканчивался спокойно. Это все Рудой и выложил Бате под коньяк, наслаждаясь моментом.

Батя, слушая его, молчал, крутя в руках гладкий стакан с толстым дном. Потом вздохнул:

— Ох, Ванька, Ванька… И что, Андрей Михалыч так же мыслит?

Иван Кимович подобрался.

— Он не делился, Батя. А что думает, по нему никогда не заметно.

— Так и должно быть, — кивнул старик.

— Я опять что-то пропустил? — обреченно спросил Рудой.

— Да тому уж третий год идет, как ты все пропустил, Ваня, — с тихим укором произнес старый безопасник.

— Не объяснишь?

— Да уж объясню, что с тобой поделать, не оставлять же так.

Иван Кимович виновато вздохнул. Старик скептически глянул на него:

— Что такое «арабская весна», надеюсь, ты помнишь?

— Батя, я все-таки не настолько отупел… — возразил Рудой.

— Хорошо, — кивнул старик. — Жасминовый эпизод помнишь?

— Так это восемьдесят седьмой год вроде? — усомнился подполковник.

— Вспоминай вслух, — велел Батя.

— А что тут вспоминать, — хмыкнул Рудой и заговорил как по писаному. — В восемьдесят седьмом году премьер-министр Туниса стал президентом, воспользовавшись специфической конституционной нормой, и правил вполне успешно до, кхм, своего второго брака. Вторая его жена вместе со своей семьей стала центром коррупции в стране, и за восемь лет ситуация дошла до полного взаимонепонимания власти и народа. Так шло до две тысячи одиннадцатого года. В том году после рядового инцидента, самосожжения одного лоточника без лицензии по итогам стычки с полицией из-за тележки овощей, начались массовые протесты…

Иван Кимович осекся и некоторое время молча смотрел в пространство. Потом хрипло сказал:

— Твою-то мать, а.

Батя еле заметно усмехнулся:

— Дальше.

— А дальше, — вздохнул Рудой, — президента отстранили и власть приняли оппозиционеры, которые за два года сделали из беспорядка полный бардак. Но кровопролития не последовало, потому что был создан так называемый «квартет национального диалога». Туда вошли головной профсоюз страны, торгово-промышленная конфедерация, ассоциация адвокатов и лига по правам человека. По итогам переговоров, проведенных «квартетом», было сформировано внепартийное правительство, которое еще за год подготовило страну к парламентским и президентским выборам. «Квартету» удалось убедить правителей, пришедших к власти в одиннадцатом году, уйти без скандала, и они действительно сложили полномочия еще до конца года создания «квартета». Умеренные исламисты бывшей правящей партии при участии «квартета» вступили в переговоры с оппозицией и начали формировать решение по выходу из политического кризиса, приемлемое для всех сторон. Потом утверждали текст новой конституции, определяли место и роль религии, делили исполнительную и законодательную власть… Через год состоялись свободные выборы, на которых победили кандидаты светской партии. Бывшая правящая партия оказалась второй по количеству голосов. Совсем без крови не обошлось, террористы к ним успешно катаются, стреляют, взрывают и вербуют, хотя последние года три вроде пошло на спад…

Рудой замолчал. Глядя на танец чаинок в чашке, он то ли размышлял, то ли ждал вопроса.

— Ну что, найдешь десять отличий? — в голосе старика слышалась усмешка.

— Ни одного существенного, Батя, — скорбно подытожил Иван Кимович.

— Ну почему же, — неспешно возразил старик. — Во-первых, Мохаммед Буазизи — это только строчка в справочниках. А Алиса Медуница и Полина Бауэр пока что живы и продолжают быть факторами, влияющими на всю сумму обстоятельств. Не говоря уже о Марине Лейшиной. Во-вторых, инициатором диалога в «революции плюшевых игрушек» стал все-таки наместник. А он как-никак действующая власть.