Аусиньш Эгерт - Дети серого ветра [СИ]

Переводчик из местных в подобной экспедиции никогда не бывает достаточно свободным, чтобы выбирать работу самостоятельно, он в лучшем случае делает то, что ему предложили, а в худшем — хватается за то, что нашел. Каким конкретно был случай Кесеша, Эгерт даже думать не хотел, слишком много печальных подробностей уже оказалось на виду. При всей сложности и противоречивости отношений между саалан и ддайг, Кесеш оказался человеком Димитри — если, конечно, расширять понятие «человек» до неприличия. При всей неоднозначности положения Димитри в Озерном крае, Кесеш был при нем там. Из этих двух фактов напрашивался простой вывод: ддайг этого парня не просто не считают своим. Он сейчас жив только потому, что тут, кроме Димитри, еще и экспедиция из-за звезд, которая, не желая того, оказалась аргументом в борьбе ддайгских кланов за власть. Но положению Кесеша было трудно позавидовать: для Хтоша и его сородичей он был хуже чем мертвым, для саалан оставался ддайг, а для землян оказался источником неоценимых сведений об обычаях своего народа и деталей отношений саалан и ддайг.

Когда Эгерт подошел к лагерю, вся незавидность судьбы переводчика успела проявиться в событиях. Артема Сосновского было уже не остановить. С ним случилось худшее, что может произойти с офицером в поле: он захотел понять природу новой опасности и ее масштабы. И ящерицы Кесеша его не убедили. Для того, чтобы получить адекватное представление о явлении, с которым отряд Сосновского столкнулся, Артему нужно было одно из двух — понять место Кесеша в иерархии ддайг и уровень его доступа к возможностям или увидеть что-то более убедительное, чем демонстрация у храма. Первое было нереально, насколько Эгерт понял ддайг. Заставив Кесеша вслух признать свое положение, по опыту Эгерта, Сосновский имел все шансы остаться без переводчика в течение часа. Ддайг, похоже, находились на том уровне развития культуры, который уже включает в понятие защиты чести самоубийство от позора. Поэтому Эгерт сделал недопустимое для военкора в экспедиции — влез в разговор офицера и переводчика.

— Кесеш, — спросил журналист, — а как ты думаешь, насколько племя Хтоша уже освоилось тут?

Переводчик посмотрел на него почти с благодарностью.

— Думаю, хорошо освоились. Будут делать город.

— С ними можно поговорить об этом?

Кесеш неопределенно пожал плечами.

— Можно, если тебе не страшно.

Но с разговором Эгерт не успел. Та ддайгская девушка, Ранай, подошла к гостевому очагу. Сама. И сама обратилась к переводчику. И даже не проявила пренебрежения, чему Эгерт удивился отдельно. Кесеш некоторое время слушал ее, потом обратился к землянам.

— Ранай по нашему обычаю спала около мертвой, — сказал он, — и видела нечто, чего не поняла. Можете вы разъяснить это?

Сосновский, отчасти обрадованный возможностью сменить тему ни к чему не ведущего и явно неприятного разговора, пожал плечами:

— Может, и можем. Пока не услышим, не узнаем.

— Сон мертвой был о городе на морском берегу, как саланешская Дегейна.

— Дегейна не на берегу моря, — удивился аналитик Александр.

— Да, — кивнул Кесеш, — до моря еще немного реки и два озера. Так же, как в городе из сна их мертвой. Когда вода приходит, Дегейну не заливает: воду принимают гавани. В том городе из сна мертвой озеро было одно, а реку перегораживали стеной, в которой была дверь для воды и кораблей.

— Плотиной, — поправил офицер Павел.

— Плотина? — переспросил Кесеш. — Хорошо, я запомню. Городом правил король, как Хтош. Он владел ключом от плотины и носил его на груди. Однажды ночью дочь короля украла ключ у отца, пока он спал, открыла плотину и утопила город. Никто не выжил, кроме них двоих, а ее отец бросил в море к остальным.

— Это Полина Юрьевна видит такие сны? — спросил аналитик Анатолий.

Кесеш пожал плечами.

— Мы не строим плотин. Но Ранай хочет знать, зачем эта женщина так сделала и чем перед ней провинились ее собратья.

Эгерт немного подождал — вдруг кто-то из офицеров экспедиции знает, как Лютеция стала Парижем и куда делся Ис, французский Китежград. Разумеется, пауза длилась и становилась все более тягостной. Журналисту пришлось подать голос.

— Есть несколько мнений об этом, Кесеш. Самая известная гласит, что женщина — ее звали Дахут, кстати, а ее отец носил имя Градлон — была одержима злым духом, желавшим смерти всему городу. Есть другая. Согласно ей, у Дахут был любовник, и ее отец не одобрял эту связь, поэтому мужчина его дочери не мог проникнуть в город иначе как ночью через плотину. Когда Дахут открывала ему путь, то ли оба не ждали, что начнется шторм, то ли она решила спасти ему жизнь, чтобы он не погиб в море во время штормового прилива. А третья, самая малоизвестная и нелюбимая, говорит, что Градлон хотел сам лечь с Дахут и мечтал устранить конкурента, потому и запер плотину до того, как лодка любовника дочери прошла через нее.

Кесеш слушал внимательно, не шелохнувшись. Когда Эгерт замолк, переводчик развернулся к своей соплеменнице и заговорил по-ддайгски. Ранай, выслушав его, что-то воскликнула и всплеснула руками. Кесеш тоже выглядел удивленным, да и офицеров экспедиции, похоже, слегка снесло.

Переводчик повернулся к Эгерту:

— Так они жили на самом деле, и этот город был?

Эгерт, протирая очки, признался:

— Я не знаю. Но говорят, что именно Градлон основал город Кемпер, он стоит и до сих пор. А Бретань, страна, где это все было, теперь часть другой большой страны, Франции, но люди Бретани и теперь хранят легенду о том, что колокола Иса, утонувшего города, под водой звонят перед штормом, как и когда город еще стоял над морской водой, а не под ней.

Выслушав это, Ранай задумчиво улыбнулась какой-то хищной улыбкой и сказала несколько фраз.

— Это не три мнения, — перевел Кесеш ее слова. — Это одно и тоже мнение, она говорит, целое, но поделенное на части. Дахут — хорошее имя, сказала, похоже на наши имена. Она говорит, назовет так дочь, когда родит.

Аналитик Анатолий отвернулся и потянулся за флягой. Эгерт первый заметил, что Кесеш снова оборачивается к Ранай. Они не сказали друг другу ни слова, но по медленно расцветающей на губах ддайгской девы новой улыбке, не менее хищной, чем первая, журналист вдруг понял, что лучшее, что он может сделать сейчас — принять устойчивое положение. Он опустился на колени, успел потянуться к рюкзаку с пленками и рукавом для перезарядки, и в этот момент земля под ним качнулась. Со звоном посыпались миски, ложки, котелки, зачертыхались люди, теряя равновесие. Эгерт вцепился руками в землю, прижав коленом рюкзак и дожидаясь, пока землетрясение кончится. Оно продолжалось целых десять бесконечных минут. Когда земля под журналистом перестала ходить ходуном, он первый подал голос — и нечаянно разрядил обстановку.