Аусиньш Эгерт - Дети серого ветра [СИ]

— И что же было? — обреченно проронил князь, ожидая запредельной мерзости.

Лейшина, стряхнув пепел, глянула ему в лицо.

— Работникам судостроительного завода раздали ведра, швабры, тряпки и обещания премии. Кажется, речь шла о сумме пятьдесят рублей в день, что при среднемесячной зарплате около ста рублей выглядит реально царским подарком. Каждый из них дал подписку о неразглашении на двадцать пять лет. К истечению этого срока в живых не оказалось более половины ликвидаторов аварии, почти все выжившие были инвалидами. Нетрудоспособными инвалидами, Димитри. Кстати, лодку починили. А информацию засекретили, но ее вытащили в нулевые или в самом начале десятых годов. Одновременно с данными о более ранних и более вопиющих случаях. Будешь слушать дальше?

— К старым богам все это… — ругнулся князь невесть на что. — Буду, Марина. Рассказывай.

— Рассказываю. Время событий — пятьдесят седьмой год. Между прочим, очень вегетарианские времена, период во внутренней политике страны, определяемый не иначе как «оттепель». Место действия — Кыштым. Поселок, которого нет на карте, так называемый «номерной», в нем стратегический завод. Производящий оружие. Атомное оружие, Димитри. Точнее — заряды к нему. Ну и — если есть производство, то есть и его отходы, а если есть отходы, то есть и проблемы хранения. И в названном году на неназываемом заводе взорвалась емкость для хранения таких отходов. По последствиям вышло даже хуже, чем в Чернобыле, но поскольку завод был секретный, об этом узнали не все и не сразу.

— Почему хуже? — спросил Димитри.

— Выбросило другие изотопы, распадающиеся лет по тридцать и более агрессивные к живым организмам, особенно к костям и костному мозгу, — Марина ткнула окурок в пепельницу и вздохнула. — Конкретику не спрашивай, лучше поищи в сети, данные теперь уже есть, попроси поискать «Кыштымская авария». И она тоже отлично иллюстрирует тезис о судьбе лояльных вольно и невольно. Взрыв на химкомбинате, который на самом деле был секретным заводом, увидели аж в Челябинске, столб мерцающего оранжевого дыма поднялся на километр. Согласись, не то явление, о котором можно промолчать. И службы безопасности страны попросили ведущую газету города и области подобрать адекватное объяснение явлению, «чтобы успокоить людей». И оно было подобрано. Красивейшее полярное сияние, редкий цвет, необычайная игра природы, о да. Только большая часть населенных пунктов, над которыми светилось это «полярное сияние», были уничтожены, животные убиты, а жители отселены. После чего аж до Питера докатилось народное поверье о том, что полярные сияния радиоактивны и вредны для здоровья. Чем ближе к красной части спектра, тем вреднее. К семидесятым годам байка ходила по окраинам Питера как народное обоснование для «северных надбавок». За полярное сияние, ага. Я от Поли впервые и услышала, а она — от матери. Кстати, по итогам той аварии была создана первая в мире зона отчуждения — ВУРС, Восточно-Уральский радиоактивный след, так она называлась. Но это был секрет, военная тайна страны. И оплачена она была тысячей жизней облученных, в том числе военных и заключенных, отправленных ликвидировать последствия аварии, и двенадцатью тысячами жизней семей, снятых с места из-за отселения из зоны заражения. Эта авария занимает третье место в мире по масштабам за всю историю Земли. На первых двух местах — Чернобыль и Фукусима.

— Не потому ли, что о них не удалось промолчать? — предположил Димитри.

— Улавливаешь связь, — кивнула Марина и прикурила третью. — Я почти закончила, но дальше совсем жестко. Я не уверена, что ты хочешь это слушать.

— Я хочу, Марина, — сказал Димитри, пальцем крутя ручку Лейшиной на ее рабочем столе. — Рассказывай.

— Твое дело, — правозащитница пожала плечами. — Это было в пятьдесят четвертом году, тоже уже после смерти Сталина, так что на ненавистного диктатора никак не списать. Но в принципе, если очень захотеть… Советский Союз тогда готовился к Третьей мировой войне, которая по задумке тогдашних лидеров должна была пройти в Западной Европе. Повторяю, Сталина на момент событий уже примерно год как похоронили. Армия страны активно осваивала новое оружие.

— Ядерное? — догадался князь.

— Да. И командование армии страны назначило учения. Если не выбирать слова, отрабатывался захват города войсками после бомбардировки. Задачи для армии обычные, во Вторую мировую это было нормальной тактикой… и через десять лет после ее окончания эти же решения приспосабливались к ядерному оружию.

— Подожди, — сказал Димитри свистящим шепотом. — Ты хочешь сказать, что эти офицеры… что они своих собственных солдат погнали туда, где только что произошел ядерный взрыв?

— Ну не своих, — деревянно усмехнулась Марина. — Свои солдаты — это ваши личные гвардии. Погнали государственных. Граждан страны, отбывающих всеобщую воинскую повинность. Отдающих, так сказать, долг родине. По остекленному песочку и радиоактивному пеплу. Командовал учениями, кстати, один из героев Великой Отечественной и маршалов Победы. Сам он, конечно, в атаку не пошел. Более того, именно этот маршал обеспечивал секретность учений. И секретность была обеспечена как надо: каждый из военных, участвовавших в учениях, давал подписку о неразглашении на четверть века, а документы о его участии в этой войсковой операции были заменены. По официальным бумагам учений не было вовсе, а все их участники находились кто где, только не под Оренбургом, где все и происходило. Выплыло все только после распада Союза. Кроме военных, участвовавших в учении, под облучение попали жители населенных пунктов, соседствующих с полигоном. Точных цифр о смертности и ущербе здоровью своей же армии и своему же мирному населению нет и получить их невозможно.

— А что стало с маршалом? — поинтересовался Димитри, глядя в стол.

— Через три года, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом, он был исключен из состава ЦК КПСС, снят со всех постов в армии и еще через год отправлен в отставку. Так и не понял, за что с ним так, если судить по его мемуарам…

Князь молча кивнул, не поднимая взгляда. Он больше не крутил ручку и вообще сидел неподвижно. Потом тяжело спросил:

— Полина знает это все?

— Да, конечно. Мы с ней это слушали на одних лекциях.

— Марина, скажи… Если, конечно, это не слишком личное…

Лейшина глянула в лицо Димитри и разрешила:

— Спрашивай.

— А что ты отвечала, когда тебе говорили, что ты не любишь свою страну? Свой край?

— Ничего личного, Димитри. Что любовь и ложь несовместимы, а страна состоит из людей.

— Но наверняка ведь тебе доказывали, что кто-то должен жертвовать собой ради общего благополучия, и если спрашивать желания каждого, то и страны не будет?