Аусиньш Эгерт - Дети серого ветра [СИ]

— Ты мне сейчас кое-что объяснила, — задумчиво сказал все еще наместник края. — Я в первый свой год здесь думал, что помогать сбегутся со всего мира, включая Индию, стоит только рассказать, что произошло. И никак не мог понять, почему нет реакции ни на письма, ни на звонки, да и личные визиты не имеют эффекта.

— Это общемировая практика, Димитри, — покривилась правозащитница. — Проблемы принято скрывать, а если уж о них объявляют, то только затем, чтобы соседи не выставили счет за брызги, летящие к ним за забор.

— Чернобыль, да? — быстро спросил князь. — Меня уже просветили на этот счет.

— Говоря о техногенных катастрофах — именно Чернобыль, да. И Фукусима, которая в Японии, но по той же схеме. И это только то, что не удалось скрыть.

— Были и другие? — уточнил Димитри. — Оставшиеся тайной?

— Не совсем тайной все-таки, — усмехнулась Марина. — Работа правозащитника состоит и в том, чтобы такие тайны вынимать из-под ковра, куда их замели, и предъявлять людям. Знаешь, люди, какими бы они ни были, все же имеют право принимать решение осознанно…

— Об этом потом, Марина. Расскажи про аварии.

— Тебя утешит, что косячили и до вас, и с такими же последствиями? — Лейшина приподняла бровь.

— Меня как Димитри с Кэл-Алар — не особенно. А вот госсовет империи может и утешить. И тогда им будет проще выбрать мне преемника.

— Ну хорошо, раз кому-то от этого будет проще. Для начала возьму семьдесят восьмой год, когда советский спутник «Космос-954» с ядерной установкой на борту упал в Канаде. И взорвался, вестимо. В связи с редкой населенностью тех мест, пострадавших не было, но компенсацию платить пришлось. Из кошельков населения в том числе. И таки замяли вопрос. Хотя отношения с Америкой и Канадой малость подпортились. На три года запуски этой модели спутников приостановили, а через пять очередной, тысяча четыреста второй спутник серии навернулся с орбиты в воду океана. Тоже без пострадавших. Сразу предупреждаю: киты и дельфины не в счет, Димитри. И люди, на которых несколько лет выпадали радиоактивные дожди, тоже не в счет, по документам аварии не было, и пострадать им было не с чего. Напомню, что рак тогда лечили хуже, чем теперь.

— Я так понимаю, — уточнил князь, — ты решила построить рассказ по нарастающей? Продолжай, пожалуйста.

— Я продолжаю, — кивнула Лейшина, закуривая. — История в Краматорске длилась девять лет. Это около Донецка, теперь территория Украины, тогда она входила в Советский Союз. Горнодобывающий регион, карьеры, шахты… и оборудование. В том числе главный герой истории — радиоизотопный уровнемер, частью которого является капсула с радиоактивным элементом цезием. И вот эту самую капсулу потеряли в конце семидесятых годов в одном гранитном карьере. Потеряли и потеряли, поискали, не нашли, добычу закрывать не стали — пятилетний план, обязательства, все такое. Она нашлась сама, эта капсула, и перед тем как найтись, несколько раз очень толсто намекнула на свое присутствие. В восьмидесятом году в Краматорске был сдан в эксплуатацию жилой дом. Не единственный, конечно, но один из сданных оказался с сюрпризом. Через год в одной из квартир дома все трое жильцов умерли от лейкоза. Это рак крови, Димитри, он часто возникает как последствие облучения. Ну умерли и умерли, печально и загадочно, но не до загадок, надо идти вперед, надо жить дальше. Квартиру передают новой семье — и там опять смерть от лейкоза. Шестнадцатилетний сын хозяев. Врачи разводят руками: скверная наследственность, дурная экология, ничего не поделать. Отец умершего мальчика добивается расследования причин, в том числе требует исследовать дом — и в стенной панели находят источник фона, которым оказывается та самая капсула. Людей временно отселяют, удаляют капсулу, а потом всех тихо-мирно возвращают обратно и вопрос закрывается.

— Облученных лечили? — отрывисто спросил князь.

— Не знаю, — призналась Лейшина. — Слушай дальше, ты же хотел. Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, бухта Чажма, Японское море. Суть истории очень похожа на то, что случилось на ЛАЭС, но тот реактор был частью подводной лодки, она стояла в доке, и ей решили перезарядить активные зоны. Для этого крышку реактора надо приподнять, но крайне осторожно и штатными средствами, а не чем под руку попадется. И сам реактор шевелить ни в коем случае не следует, а он, напомню, часть корабля, который находится хоть и в доке, но в воде. Но это же Советский Союз! И непобедимый русский характер! Который от сааланского отличается, насколько я поняла за время судебного процесса, только большей долей негативизма и фатализма, а общее у них очень большое. Оно называется «а, обойдется». И хотя никогда не обходится, никто выводов не делает, потому что помнят об этом, только пока лоб болит от встречи с реалиями… Да, так вот, суть событий. «А, обойдется», — говорят ремонтники, берут какое попало оборудование и поднимают крышку реактора. А в это же самое время «а, обойдется» говорит командир катера-торпедолова, добавляет скорости и чешет мимо дока на максимальной возможной, поднимая волну. Подводную лодку качает, крышка реактора поднимается выше допустимого — и не обходится. Но даже отметить этот факт участники процесса не успевают. Взрыв превращает их в пар и небольшое количество пепла в считаные секунды. «А, обойдется», — в свою очередь говорит руководство порта и начинает тушить пожар — с радиоактивными изотопами и прочим — чем попало, без спецсредств и оборудования. На этом месте руководство флота начинает понимать, что кажется не обошлось и делает единственное доступное: отрезает территорию завода и прилегающий к ней поселок от внешнего мира качественным плотным оцеплением. Когда пожар удается ликвидировать, по немногим найденным останкам измеряют уровень заражения, получается девяносто тысяч рентген в час.

— Как был наказан командир катера? — осведомился Димитри.

Лейшина, закурив, махнула рукой.

— История этих мелочей не сохранила. По сравнению с довольно быстрой смертью от лейкоза, постигшей несколько сотен облученных, и списанием кроме погибшей лодки еще и второй, стоявшей в соседнем доке, такими мелочами, как судьба отдельного офицера, никто не интересовался. Что характерно, за пятнадцать лет до того, в семидесятом, подобный же взрыв реактора подводной лодки произошел прямо на заводе во время испытаний. Судьба смены монтажников, двенадцати человек, я думаю, и так понятна, а под облучение попало шестьдесят тысяч человек. Причем это тебе не снимок в кабинете у стоматолога, а шестьдесят тысяч рентген в час. Дальше было именно то, почему такие вещи нельзя замалчивать и следует обнародовать точно так же, как любые репрессии, и даже активнее, потому что они хуже репрессий. В репрессиях гибнут те, кто имел точку зрения или выглядел как человек, оную точку зрения имеющий. Поэтому может показаться, что лояльным и послушным быть безопаснее. Но судьба лояльных и послушных ничуть не краше, что и видно по всем историям с такими авариями.