Эрин Боумэн - Скопированный

— Я не могу отвернуться от Блейна. Мне нужно это сделать.

— Но его больше нет, Грей. — Тяжесть в ее голосе достигает ее глаз. — Единственные люди, от которых ты уходишь, что бы сделать это, это те, что у тебя еще остались.

Когда я ничего не отвечаю, она издает слышимый рык и рвет свои простыни.

— Теперь уйди. Я очень устала.

— Бри… — Я кладу руку на ее плечо, но она стряхивает ее.

— Бри, ты нужна мне там, — снова пытаюсь я. — Пожалуйста, не оставайся здесь с Сентябрем. Пожалуйста.

Она изучает меня с несчастным выражением на лице.

— Это когда же я говорила, что останусь?

— Но ты только что… и все что ты говорила внизу…

— Все правда, — заканчивает она за меня. — Я думаю, что это тупой план. Я боюсь, это аукнется. И я в бешенстве, что даже со мной, признав все это, ты все еще собираешься работать с ним. Но у меня нет выбора, Грей. Когда у меня был выбор?

Я в замешательстве смотрю в ее глаза.

Бри побеждено пожимает плечами.

— Единственное, о чем я больше всего буду сожалеть, прежде чем отпустить тебя на верную смерть, это то, что меня там не будет, чтобы попытаться остановить это. И если я не могу остановить это, я хочу быть с тобой до конца.

— Это звучит самоубийственно, особенно от тебя.

— Любить кого-то уже самоубийство. — Я, должно быть, выгляжу скептически, потому что она добавляет: — Серьезно. Любовь делает людей иррациональными. Я имею в виду, что я чувствую это по отношению к тебе… иногда это пугает меня, Грей. Я пулей отправляюсь за тобой в Комплекс, убиваю мужчин, стреляю не раздумывая прямо в живот в твоего двойника, и если надо будет, я сделаю все это снова. Я сделаю все, чтобы не потерять тебя, и это опасно.

— Для тебя я сделаю то же самое.

— Что делает нас тупыми.

— Нет, если мы не будем терять голову. Мы раньше проходили через трудности. Мы сможем пройти и через это тоже.

— Я надеюсь, ты прав, — говорит она. — Реально. Потому что я без конца повторяю себе то же самое, но это ощущается как гигантская ложь.

Я не могу уснуть. Частично из-за нервозности… впереди нет недостатка в неизвестности, лежащей перед нами… и также еще и потому, что я не могу выкинуть из головы выражение страха на лице Бри, ее стойкое возражение относительно плана. Тем не менее, в первый раз за многие месяцы, я чувствую, что все же, я все делаю правильно. Я точно там где мне нужно быть, иду по единственной дороге, которую осталось пройти. Эта характерная, естественная одержимость, напоминает мне о том дне, когда я перелез через Стену в Клейсуте. Мое сердце уже где-то впереди меня, и теперь мне стоит только отпустить свои ноги, чтобы догнать его.

— Волнуешься? — спрашивает Сэмми, в то время как я снова переворачиваюсь на другой бок.

— Да. А ты?

— Конечно, но я не могу уснуть из-за тебя куда больше, чем из-за своей нервозности, ты бьёшься как рыба об лед.

Представленная картина заставляет меня улыбнуться. Но он не может увидеть это в темноте.

— Она же не останется здесь, не так ли?

— Нет. Она поедет.

Сэмми выдыхает.

— Слава Богу. Тебе пришлось умолять?

— К счастью нет, потому что вероятнее всего это бы не помогло. Разве ты не видел, как я просил у нее прощения последние два месяца?

Он слегка посмеивается, а потом добавляет:

— Чёрт, приятель. Почему все, что тебе дорого, всегда в одном шаге от того, чтобы быть отнятым у тебя?

— Мне так думается, жизнь просто заставляет тебя вертеться как белка в колесе.

Вдали я слышу приглушенный шум ударяющихся волн: набегающих на берег, отступающих и ударяющих снова.

— Эм, Сэмми? Что ты делал после того как казнили твоего отца?

— Разбил всю посуду в своем доме, кричал до тех пор пока не охрип, и сжег все его фотографии потому что его улыбка сводила меня с ума.

— Но после этого? После злости и печали?

— Нет никакого после. Я все еще это чувствую. Каждый божий день. Вот почему я оставил Таем и направился в лес. Мне было все равно, что я ставлю мишень на свою спину до конца моей жизни. Я собирался сделать так, чтобы мой отец гордился бы мной, продолжить его дело на свой лад. И я никогда не думал, что я скажу это, но конец возможно уже близок. — Очередная пауза. — Почему ты спрашиваешь?

— Я просто хотел убедиться, что я поступаю правильно. Даже если люди которым я верю, говорят мне обратное.

— Все что я знаю так это то, что если ты игнорируешь, что ты чувствуешь внутри, ты будешь вечно об этом сожалеть.

Мне тоже так кажется. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Слишком темно чтобы разобрать что-нибудь кроме профиля его лица, смотрящего вверх, сфокусированного на потолке.

— Я рад, что этот хаос свел нас вместе.

— Вместе? — он скашивает на меня свои глаза. — Я думал ты пошел на все это ради Бри.

Ты же не хочешь обниматься, не так ли?

— Спокойной ночи, Сэмми.

— Что я и пошутить не могу, чтобы немного разрядить обстановку? Здесь все становилось слишком серьезным.

Я улыбаюсь в темноте. Он не может этого увидеть, но он чувствует мое настроение так же, как это мог делать Блейн и добавляет:

— Продолжишь вертеться и я вырву твои жабры.

— Это лучшая угроза, которую я когда-либо слышал.

ВИК ПОЛНОСТЬЮ ПОДДЕРЖАЛнаши планы. На самом деле, у него даже появилось несколько предложений, которые увеличивают наши шансы, и он согласился донести эту информацию до нужных людей на востоке.

Я провел большую часть дня, вводя Бри в курс дела, в то время как Харви и Клиппер не вылезали из подвала. Парень собирал убийственную информацию на Орден, которую можно будет выпустить в массы как раз перед слаженным ударом — надеюсь, это простимулирует как можно больше мирных жителей присоединиться к Повстанцам. Харви трудится над своим кодом, создавая вирус, необходимый для заражения системы охранной сигнализации Таема.

Когда работа будет закончена, останется вопрос, как попасть в Центральное Объединение, загрузить вирус и найти ссылки на архивные версии увертюры, которая, как обещает Харви, где-то есть. Франк может и запрещает отдельные виды искусства для широкой публики, но он сохранил лучшее из лучших. Послабление допускалось только для него и для нескольких членов Ордена, таких как Харви, когда он еще работал в лаборатории Центрального Объединения.

В следующий вечер, он машет передо мной флешкой, сообщая, что мы готовы.

У Сентября есть машина, находившаяся в переулке на южной стороне города: одно окошко у нее намеренно разбито, краска местами снята, как если бы она ржавеет там в течение многих лет. Она утверждает, что ей во время торга за эту машину пришлось отдать и руку и ногу, но у нее по-прежнему четыре конечности, и я, как очень заторможенный ребенок, только в последний момент понял, что это фигура речи.