Ник Перумов - Александровскiе кадеты. Том 2 [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Во-вторых, Лиза Корабельникова, как и обещала, позвала их с Ниткиным в гости, уже перед самым Новым годом. Мама обрадовалась – приглашения в дом Варвары Аполлоновны Корабельниковой ценились высоко. Петя тоже обещал приехать.

В-третьих, с сестрой Верой явно творилось что-то совсем не то, родители ходили озабоченные и совсем не в праздничном настроении; Фёдор же почти не сомневался, что знает причину – и не только в меланхолии Лизаветиного кузена Валериана.

Он смотрел и слушал. Слушал и смотрел. Останавливался у дальнего конца платформы, якобы посмотреть на паровозы (что простительно мальчишке, даже и в кадетской форме), ловил обрывки фраз, брошенных машинистами, кочегарами, смазчиками, обходчиками; стал читать газеты, в изобилии валявшиеся у папы в кабинете; и даже болтовня нянюшки с молочницами не избегла его внимания.

И всё это, всё, что удавалось перехватить, зацепить, поймать – ему чем дальше, тем больше не нравилось.

А родные ничего не замечали; папа был по горло занят в своём полку, отличившемся при подавлении беспорядков; мама, Надя и нянюшка просто хотели забыть поскорее весь тот ужас – в самом деле, ведь случались волнения и раньше; с ними справились, справятся и на сей раз.

Федя же помнил слова физика Ильи Андреевича – о том, что ему, Солонову-младшему, придётся следить за старшей сестрой.

А ему придётся. Потому что в том мире, что так понравился Костьке Нифонтову, где якобы нет ни богатых, ни бедных, бессудно убили государя со всей семьёй, и это открыло путь таким кровавым рекам, о каких здесь и сейчас, в тихом и благополучном Гатчино, и помыслить было невозможно.

Однако же один раз, в близком времени, такое уже случилось…

До того дня оставалось уже меньше десяти лет. Кажется – огромный срок, но Фёдор Солонов, побывавший в будущем, отчего-то так не думал.

Наследник цесаревич Николай Александрович, будущий император Николай Второй, уже имеет четырёх дочерей; самая старшая, Ольга, всего на год старше его, Фёдора; а сыну его Алексею всего три годика…

«Мы присягали России, Ѳеодоръ Алексѣевичъ , – говорил ему как-то папа, говорил необычно сурово и серьёзно. – А государь – символ её. Живой символ, как знамя. Люди дрались и умирали, чтобы только знамя – кусок раскрашенной тряпки на простой палке! – не досталось бы врагу. Хотя, казалось бы, да пусть подавятся! Не винтовка, не пулемёт и уж тем более не пушка – чего за него биться, за это знамя?! Тем более что это же просто дань традиции – некогда значки и знамёна были нужны, чтобы лучше отличать отряды на поле боя. Сейчас, когда фронт растягивается на десятки вёрст, для чего нам эти ненужные стяги? Однако же вот нельзя без них, сын. Символ, средоточие, то, без чего полк – всего лишь скопище невесть зачем получивших оружие людей. А не станет символа России – не станет и её самой. Нет, земля не исчезнет, не рухнут города, не выйдут из берегов реки, да и люди останутся, но это уже будет совершенно иное, сын. Совершенно иное…»

«Папа был прав», – подумал Фёдор.

Подняв воротник шинели и потуже завязав башлык, он шагал сейчас по предновогоднему Гатчино. Был самый канун Василия Великого, в дворцовом парке ещё играла музыка на Государевом катке, а он, Фёдор, шёл на Бомбардирскую, 11, в гости к Лизавете Корабельниковой.

Честно говоря, думать про её пари с другом Ниткиным Феде совершенно не хотелось. И вовсе не потому, что при проигрыше Петя бы невозбранно поцеловал Лизу, но оттого, что вскрыло это глупое пари такие бездны, от каких хотелось бежать куда глаза глядят. Что, если и впрямь Петя прав, если они, их страна, их Россия – их «поток», как говаривал профессор Онуфриев, – сделалась полигоном, где меряются силами такие вот Онуфриевы с Никаноровыми? И один Бог знает, кто ещё участвует в этой борьбе!

«Господи, вразуми меня!..» – горячо взмолился Фёдор.

…У Корабельниковых дым стоял коромыслом – потому что Петя Ниткин приехал раньше Фёдора и сейчас, словно примерный ученик, сидел на диване, глядя на покрытый листами картона пол, где Лизавета с Зиной на самом деле в мельчайших подробностях изобразили всю немудрёную обстановку провинциального вокзальчика.

Федя был встречен, проведен и усажен на тот же диван, что и Ниткин. Лизе, похоже, очень нравилась роль хозяйки. Круглолицая Зина смущалась и краснела, глядя на Петю, а вот того, похоже, сейчас занимали только расставленные на картонках куклы.

– Готовы? Готовы? – подпрыгивала Лиза. – Ну, слушайте! Вот это вот – поезд. Это – кусты. Это – кипятильня…

Петя Ниткин внимал Лизавете, словно соловью, а Фёдор, однако, почти сразу перестал её слышать. Как именно подруги-тальминки пришли к своим выводам, сейчас было не так важно. Важнее другое – если это действительно проделали явившиеся из другого временного потока, значит, они способны на куда большее, чем старый профессор с его мечтой изменить историю своего собственного мира.

И обязательно ли пришельцы должны явиться именно из того 1972 года? Сколько вообще существует таких потоков? Два? Десять? Тысяча, миллион, миллиард, бесконечность? Как далеко обгоняют его, Феди Солонова, сегодняшний день другие миры? Какой там сейчас год? 2022-й? 2222-й? Или вообще невообразимо далёкое будущее, где (он поёжился) вот-вот свершится пророчество Иоанна Богослова?.. Или уже свершилось?..

Он смотрел на аккуратных куколок в руках девочек, как они ловко двигали их по нарисованной зале, крутили туда-сюда; и вновь, как и совсем недавно дома, в Сочельник, накатило странное чувство оторванности, отрешённости от всего земного, и Федя вдруг понял, что они, все пятеро, стоят на мосту, тёмное небо над головой, тёмная вода внизу, тускло светят фонари, совсем рядом цокают конские копыта, а Две Мишени, держа руку в кармане шинели, где спрятан верный браунинг, направляется к странной паре – двое немолодых рабочих, один – в поношенном пальто, старой кепке, больших очках и с завязанной грязным платком щекой, словно у него сильно болели зубы…

Другой, в короткой тужурке, усатый, резко подался вперёд, заслоняя собой перевязанного. Рука его тоже нырнула в карман, но чуть-чуть запоздала.

Две Мишени выстрелил, раз, другой и третий. Две пули – в грудь усатого, третья – в лоб того, что в очках.

– В Неву, обоих! – рявкнул подполковник.

…И видение оборвалось.

Оказалось, что все трое – и Петя Ниткин, и Лиза с Зиной – застыли вокруг него, глядят с испугом.

– Федя! Фёдор!

– Очнулся!

– Слава богу! – Это вырвалось у Лизаветы, и она немедля покраснела.

– Ты чего ж не слушаешь? – с некоторой даже обидой сказал Ниткин. – Лизавета с Зинаидой так старались, а ты…

Фёдор вздохнул. Ну не объяснять же сейчас, при девчонках, что ему привиделось?