Ник Перумов - Александровскiе кадеты. Том 1 [litres с оптимизированными иллюстрациями]

У Феди насчёт Ирины Ивановны Шульц имелись более чем серьёзные сомнения, но Бобровский говорил с такой страстью, что трудно было не поддаться.

– Как же мы её обойдём?

– Да вот так! Она ж барышня, дремать будет! Барышни, они знаешь какие нежные?

– А если нет?

– Тьфу ты, до тебя, Слон, точно как до слона доходит! Если дремать не будет, спросим, не слышно ли чего в городе. Или, если Нитка не вернётся, – где он, мол. Она любит, когда за друзей спрашивают.

– А припасы у тебя где?

– Да что ж я, совсем дурак, тут их держать? – зашипел Бобровский. – Спрятал! Там, внизу, у подвалов! Ну, идёшь?

– Иду, – вырвалось у Феди прежде, чем он успел хоть чуть-чуть подумать. Да и как откажешься? Чтобы настоящий кадет отказался бы от дерзкого, рискованного, смелого? Да ни в жисть!

– Молодец. – Лев хлопнул его по плечу. – Всё, жди давай, я к тебе постучу.

– А если Петя вернётся? Куда он вообще провалиться мог?

– Кадет Ниткин, – хихикнул всезнающий Лев, – винтовку заклинить ухитрился. Зришь, Слон?! Винтовку! Однозарядку! Заклинить!

– Заклинить? – только и пробормотал Фёдор, ибо это было и впрямь выдающееся достижение.

– Ну да. Я сам слышал.

Лев Бобровский всегда умудрялся всё и ото всех «слышать». Как – неведомо.

– Забрали его на дополнительные задания, покуда не освоит.

– Так ведь отбой уже почти!

– Ну-у… мало ли… может, в лазарет отправили. Нитка – он ведь нежный, а тут такое. Может, с ним обморок приключился или ещё чего.

– Скажешь тоже! – вступился за друга Федя. – Обмороки – это ж только у девчонок!

– А Нитка и есть девчонка, ну или как девчонка, – пожал плечами Бобровский. – Не пойму, чего ты с ним дружкаешься, Слон, ну да дело твоё. Короче, жди! После отбоя!..

До отбоя Петя так и не появился. Фёдор извертелся и извёлся, стоя в строю на вечерней поверке, так что даже получил замечание от капитана Коссарта, единственного из офицеров – командиров отделений, пришедшего к седьмой роте. Правда, была ещё госпожа преподаватель Ирина Ивановна Шульц, но она не считалась. Или всё же считалась?

Распустив роту, Коссарт бегло поговорил о чём-то с m-lle Шульц, вполголоса и явно не о приятном, потому что Ирина Ивановна заметно посуровела и несколько раз кивнула, зачем-то сунув руку в полуоткрытый ридикюль и что-то украдкой продемонстрировав капитану, на что тот кивнул одобрительно.

Кадеты разошлись по комнатам. Фёдор крутился и вертелся, не в силах уразуметь, куда же подевался Петя и что делать, если он вдруг вернётся. Брать его с собой? Ну уж нет, он, конечно, друг и всё такое, но уж коль он изловчился заклинить затвор, то и с ними в какую-нибудь беду попадёт.

А потом в дверь осторожно поскреблись. Ногтями.

Федю подбросило, словно пружиной. Бобровский!.. Не уснул, не струсил!.. Теперь точно идти придётся!.. А Ниткина так и нет!

– Готов? – прошипел Лев, мигом втискиваясь в узкую щель. – Ага, вижу, готов. Ну, идём.

– А Шульц? Дежурит?

– Не-а, – ухмыльнулся Бобровский. – Вызвали её куда-то. Вестовой прибежал. Она и припустилась. Давай шевелись, Слон, момент не упускай!..

Деваться было некуда.

…Корпус после отбоя словно вымер. Лев уверенно повёл Фёдора, но не к широкой парадной лестнице, а к неприметной «чёрной», притаившейся в дальнем конце коридора. Конторка дежурного по роте и впрямь пустовала – небывалый случай!

Бах!.. Ба-бах!.. Тах-тах-тах!..

Мальчишки замерли. Это были выстрелы, и совсем близко: у вокзала, может, чуть дальше, к Александровской слободе.

– Бежим! – Лев дёрнул Фёдора за рукав. – Как раз и успеем, пока они тут разбираются!..

Побежали. Феде очень-очень-очень сильно хотелось вернуться, но как повернёшь, если какой-то там Бобровский прыгает себе через три ступеньки, словно для него нарушать столь злостным образом распорядок корпуса – самое обычное дело.

По этой лестнице большей частью ходили дядьки-фельдфебели и унтера, солдаты, приданные корпусу, рабочие. Это на парадных маршах всё сверкало и ни единой царапины на стенах – Трофим Митрофанович, ворчливый штабс-фельдфебель, следил строго и, чуть чего, вызывал команду маляров – тут же было видно, что таскали тяжёлое, частенько задевая штукатурку.

Ступени вели вниз и вниз, сквозь все этажи корпуса. Миновали первый, опустились ниже – узкое оконце возле самой земли, забранное частой решёткой, и всё – они уже в подвалах.

Сердце у Феди колотилось где-то в горле. Нет, не то чтобы он был совсем новичком в рискованных кадетских проделках – в Елисаветинской гимназии и не такое откалывали – но отчего-то именно здесь, в Александровском корпусе, ему просто до слёз не хотелось огорчать и Две Мишени, и… и Ирину Ивановну Шульц.

Подвалы, однако, оказались поначалу самым обычным коридором с серым цементным полом, по стенам тянулись трубы, справа и слева – дверные ниши. Правда, царил полумрак, потому что днём свет проникал только через небольшие оконца в торцах, а сейчас возле тех же оконец горели электрические лампы; далеко-далеко впереди её, эту лампу, можно было легко заметить. Федя несколько приободрился, несмотря на то что середину коридора скрывали серые тени.

– Ну? Где припасы-то твои?

– Тут, тут, не фыркай, – несколько обиделся Бобровский. – Вот, гляди!

И точно – Лев нырнул в зачем-то стоявшую тут кадушку, выудив оттуда туго набитый солдатский мешок с лямками, быстро и ловко распустил завязки.

– Вот, держи, Слон, – фонарь… свечку тоже… спички… фляжка тебе и фляжка мне… без воды, брат мне говорил, ни в какие подвалы и вообще под землю соваться нельзя… Мел нам пока не нужен, бечева тоже… ну, идём!

Пошли. Коридор вёл прямо, никуда не сворачивая, к далёкому свету одинокой лампы. Вокруг начала сгущаться темнота, впереди мальчишек легли длинные тени. Бобровский засветил фонарик, желтоватый кружок света запрыгал по стенам, потолку, трубам и проводам. Было тихо, пусто и… ну, конечно, страшновато, но пока что ничего таинственного Фёдор не видел.

Миновали одну дверь, другую, третью… Возле пятой Лев вдруг остановился.

– Вот сюда нам.

– А-а… а ты откуда знаешь?

– Я ж тебе сказал, Слон, старшие говорили! За складом. Тут всякая всячина, шанцевый инструмент и прочее. Не шибко ценное, потому и не заперто. Ну, давай!..

Голос у самого Бобровского тоже слегка дрогнул.

Ручка повернулась легко, петли у рачительного Трофима Митрофановича были всегда и всюду хорошо смазаны, хоть бы и на складе шанцевого инструмента, то есть ломов, лопат, кирок и тому подобного.

Тут было темно, тихо, и пришлось пробираться осторожно, на цыпочках. Лопаты, штыковые и совковые, пешни, ломы-ледорубы и ломы-гвоздодёры, ломы пожарные лёгкие и ломы пожарные шаровые; кирки, мотыги, а рядом с ними грабли с тяпками – всё стояло в строгом порядке, в специальных пирамидах, наподобие оружейных. Фонарик Бобровского запрыгал вправо-влево, на стенах корчились причудливые тени, настолько жуткие, что Феде и впрямь стало очень-очень не по себе.