Ник Перумов - Александровскiе кадеты. Том 1 [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Петя Ниткин с лихорадочной быстротой записывал всё сказанное подполковником. Юрка Вяземский с досадой кивнул, однако встал смирно, доложил чётко:

– Спасибо за науку, выше высокоблагородие, Константин Сергеевич! Следующий раз мы лучше справимся, честное слово!

– Конечно, справитесь, – одобряюще улыбнулся Две Мишени. – Подобных игр у нас будет много. Я просто показал вам, господа кадеты, как с помощью математической науки вполне можно воссоздать великие битвы мировой истории. Разобрать ошибки командиров. И самое главное – научиться их избегать!..

…Игра никого из кадет не оставила равнодушным. Конечно, немного досадно было оказаться разбитыми, да ещё и «за своих»; но, с другой стороны, всё было очень наглядно, ярко и понятно.

Все вовлеклись в жаркое обсуждение, даже второгодник Севка Воротников. И только Костя Нифонтов, надувшись, недовольно бурчал себе под нос: «Тут-то они, халдеи, все умные, а чего ж япошка нас до самого Мукдена гнал?..»

– Не «гнал», а теснил, – не сдержался Федя. – Шахэ мы, считай, выиграли…

– А чего ж потом отошли? – Костька криво ухмылялся.

– Позиции были неудобны! Мне так папа говорил!

– Ах, папа говорил… ну а мой мне совсем другое рассказывал!

– Тихо, тихо, горячие парни! – вмешался Лев. – «Теснил», «гнал», «гнал», «теснил» – какая разница, если сейчас японцы – наши союзники. Корею получили и успокоились. И хватит спорить.

– Тебе хорошо говорить! – обиделся Нифонтов. – А у меня папка там рану получил, чуть со службы не выкинули!..

– Но ведь не выкинули же? Всё, Костян, уймись. Всё-то тебе не слава богу.

Костя отошёл, по-прежнему ещё ворча что-то.

Федя смотрел ему вслед – ну да, обошли Нифонтова-старшего, Федин-то папа как-никак уже полковник, закончил Николаевскую академию Генштаба, говорят – без пяти минут генерал. А Костин папа так и остался капитаном. Да ещё и хромает, раненый…

– Костя!

– Ну? Чего тебе, Слон? – без особенного удовольствия обернулся тот.

– А где твой папка служит сейчас? Тоже ведь в столице?

– Да в какой столице, скажешь тоже! Это у тебя отец в гвардию попал! А мой папка – в Кронштадте, в крепостном полку, в гарнизоне. И то едва выхлопотали должностишку!

Костя сейчас явно повторял слова взрослых.

– «Должностишек» у нас в армии нет! – опять не сдержался Федя. – Все должности важны!

– Н-да? Ну так пусть твой отец с моим местами службы поменяются. Пехотное прикрытие береговых батарей со времён Петра Алексеевича осталось! Никак приказ государев не отменят! Уж двести лет тому, а он всё действует! – горячо зачастил Костя. – Вот и сидят в фортах по казематам! Света белого не взвидя! А там сырость, холод, папкина рана болит!.. Мамка всё хлопочет о переводе, да никак, словно горох об стену! Эвон даже твоего батьку просила, унижалась…

Голос у Кости предательски задрожал.

– Папа поможет, – горячо сказал Фёдор. – Обязательно поможет! Только он же не генерал, не начальник гарнизона…

Нифонтов дёрнул плечом и отвернулся.

– Не поможет он, – буркнул глухо. – Белая кость! Академия! Генерального штаба полковник!.. А знаешь, как папка мой рану-то получил, а? Не знаешь?

– Не знаю. – Федя внутренне сжался. Ну да, вот он, тот самый разговор, о котором предупреждал отец!

– То-то и оно! – Лицо у Костьки ещё больше заострилось, цыпки на руках и губах как-то ещё резче бросились Фёдору в глаза. Был Нифонтов-младший весь нескладный, заморенный, примученный, но в глазах вспыхивал порой такой огонь, что даже Севка Воротников начинал сторониться. – Батька твой на полк только встал, старый полковой-то начальник выбыл по ранению! При Мукдене уже… И приказал папкиному батальону вперёд выдвинуться, сопку занять. А два других батальона на старой позиции оставил, а ещё один вокруг штаба оставил, видать, сильно япошек боялся!

Кровь бросилась Феде в голову, кулаки сжались, но… он вдруг вспомнил хромого капитана с нашивками за тяжёлые ранения, вспомнил, как клокотало у того в горле, – и сдержался.

– Только макаки желтопузые-то на главную позицию полка не пошли, не дураки они, и командиры дельные, не то что у нас! Все на сопку полезли, на папкин батальон! Одну атаку отбили, другую, третью… а те всё лезут да лезут, ну чисто саранча! Бригаду целую бросили, не меньше! Артиллерия их бьёт, головы не поднять! А приказ – держать сопку! А зачем её держать, если наши всюду отходят? Папка вестового в штаб послал – мол, или подмогу шлите, или разрешите отступить к главным силам полка! И что же? Отказывают! Держаться, дескать, до последней крайности! Что делать – держится батальон! Под шрапнелями да бомбами – держится!

Костя раскраснелся, голос его резал.

– И четвёртую атаку отбили, и пятую! Желтопузыми все склоны завалены, папка говорил – земли не видно было! Передышка вышла, раненых едва-едва перевязали, япошка притих – и тут приказ: атаковать! Всеми силами – атаковать, и деревню, что на другой стороне долины, взять непременно! Папка ответил, что в батальоне тяжёлые потери и что для успеха атаки нужны подкрепления, без них – и деревню не возьмём, и солдат погубим.

Федя молчал; глаза у Кости лихорадочно горели, не блестели даже, он, казалось, весь был сейчас там, на безымянной сопке невдалеке от Мукдена, где решалась судьба сражения и всей войны.

– Отвечает папке штаб полка, мол, подкреплений не будет, атаковать немедленно, всеми наличными силами! Перекрестился папка, из траншеи вылез, крикнул, мол, за мною, братцы! – да и повёл батальон, вернее, что от него осталось.

Невольно Федя заслушался. Вроде и с обидой говорил Костя, но жарко, истово, убеждённо.

– Спустились они с сопки… япошек, что на них кинулись, перекололи… два пулемёта захватили, хитрые, германские – вроде как лёгкие, словно наши мадсены, а бьют сильнее и чаще, как тяжёлые, и с лентами, не с магазинами… Вверх по склону пошли цепью, япошки палить начали, да наши уже в раж вошли, от души врезали, косорылые-то и не сдюжили, побежали. Деревню папкин батальон взял. Опять он пополнения попросил – приказ же выполнен, закрепиться надо! А вестовой даже и не вернулся… Не дождался папка подкреплений, япошки в себя пришли, да и полезли – деревню обратно отбивать. А как её удержишь, если в батальоне хорошо одна рота на ногах осталась? Остальные кто ранен, а кто… – Он махнул рукой. – На сопке-то траншеи глубокие были, успели откопать, а в деревне этой – ничего! Ну, япошка и вдарил… Врукопашную бились… тут-то папку и ранили, штыками пропороли, чудом и жив остался, и стрелки чудом его из боя вынесли. Выполнил папка мой все приказы, да только и батальон его почти весь там остался, и сам он теперь – калека. Сиделец казематный. Так и турнут из армии «по непригодности». Ну, чего молчишь, Солонов? Язык проглотил? Повторишь мне теперь, что батька-де твой моему поможет?