У Мин-и - Человек с фасеточными глазами [litres]

Дахý идет по горной тропе в одиночестве, постепенно отклоняясь от тропы, она исчезает, и наконец становится видна звериная тропа. Дахý знает, что теперь он действительно ушел «в горы». Это совсем не те твердые и прочные горные тропы, и не те тропинки, на которых походники протягивают канаты и оставляют пластиковые знаки. Камень и Луна то появляются, то пропадают в лесу. Они лаем дают знать хозяину о своем местоположении. Для бунун очень важно выбрать смелых, обладающих чутьем тайваньских собак, чтобы из них получились охотничьи псы: они твои спутники, больше, чем просто гончие. Отец раньше говорил, что нужно присмотреться к выражению глаз и к хвосту. У неуверенной в себе собаки хвост не стоит пистолетом, а у недалекой собаки невыразительный или беспокойный взгляд. Беспокойный пес не сможет понять, где в лесу поджидает опасность.

У Дахý хороший навык передвижения по лесу. Дахý часто в шутку говорил друзьям, что у бунун люди ростом выше ста семидесяти сантиметров считаются инвалидами: ведь если ты слишком высокий, то пробираться сквозь лес очень непросто. Камень и Луна идут на шаг впереди хозяина. Они нашли источник, маленький горный ручей. Ручей звонко шумит, как будто разговаривает. Дахý достал газовую горелку, для начала вскипятил чай. Выпив чай, он осмотрелся. На время будто бы забыл, что в горы его привели невеселые дела. В горах неспокойно, да в таких местах никогда не бывает спокойно. Дахý заметил, что многие животные, добравшись до воды, начинают самозабвенно издавать какие-то особенные, только им присущие звуки.

Как-то раз отец взял его с собой в горы на охоту и рассказал ему одну историю. Мальчику нравилось ходить с отцом на охоту именно потому, что отец рассказывал истории. Глядя на его ружье за спиной, слушая, как осматривающий капканы отец рассказывает истории, Дахý испытывал радость. Однажды они сидели у ручья и отдыхали. Отец сказал:

– Раньше ручьи не умели говорить, знаешь?

– А почему тогда потом начали говорить так много?

– Ведь мы, бунун, живем глубоко в горах, жизнь у нас тяжелая, надо все время охотиться или возделывать землю, времени больше ни на что не хватает. Поэтому люди в селении не любили танцевать. Лишь иногда песни пели, но никто эти песни не записывал. И вот однажды мужчина и женщина пошли в горы работать, они уже давно нравились друг другу, хотя и не показывали вида. Они были очень рады, что вместе пошли в горы, поэтому пели песни, которые сами и сочинили: то ты поешь, то я пою, вот так. А потом они дошли до места, где через ручей было перекинуто дерево, это был мост, и очень узкий мост, по которому они пошли вместе. Кто же мог подумать, что то ли мужчина отвлекся, то ли женщина, может быть, о чем-нибудь задумалась, и она упала с моста. Он хотел ее спасти, и тоже свалился в ручей.

– И погибли?

– Не совсем погибли, Дахý. Знаешь, бывает, что человек не живет, но и не умер. Вот с ними двоими как раз так и вышло, они стали голосами ручья.

Человек не живет, но и не умер? Дахý не мог этого понять.

– Говорят, что с тех пор ручей издает такие звуки – «жур-жур-жур-жур», – ты послушай, разве не приятно его слушать? И вот бунун, когда охотились в горах, или когда возделывали землю, иногда, часто и всегда долго-долго слушали этот шум ручья. Ну а когда некоторые бунун захотели подражать этому звуку, то получился писус-лиг (гармония).

Отец Дахý был очень хорошим певцом и охотником, но в жизни на равнине он оказался неудачником. Он часто переживал из-за того, что не мог держать себя в руках, на заводе из-за мелочей конфликтовал с другими. В общем, ему нравилось по выходным ходить в горы с ружьем за плечами, выходить один на один с горным кабаном, с ностальгией вспоминать старых охотников бунун, их славные и страшные истории. Дахý никогда не забудет, как первый раз участвовал в облаве на зверя, и какие тогда были глаза у отца. Собаки бросились загонять зверя, а отец давал указания другим охотникам, чтобы они рассредоточились в окружении. Пот заливал глаза Дахý, так что он еле видел дорогу, и ему оставалось только прислушиваться и, доверившись инстинктам, нестись сломя голову к своему месту. Он услышал несколько выстрелов в разных местах, звуки стрельбы летали, парили над лесом, как птицы, и улетали, не оборачиваясь.

Дахý захотелось спеть песню, но рядом никого не было, чтобы подхватить. Он спел несколько фраз, но все равно чего-то не хватало. Потом вытащил полоски сушеного мяса и бросил Камню и Луне, а сам сорвал водяной сельдерей, чтобы взбодриться, проглотил вместе с чаем. Камень и Луна – его семья в лесу. Дахý подумал и решил вечером разбить лагерь чуть повыше, там недалеко была вода, и не было опасности камневалов. Он повернул голову и сказал Камню и Луне:

– Ладно, сегодня вечером хорошенько выспимся, а завтра продолжим поиски. Даже Луне нужно иногда отдыхать, да?

Дахý смотрел на небо, на деревья, на звезды, вспоминая слова, которые говорили старейшины в селении: «Надо чаще разговаривать с небом, с лесом, с облаками или звездами, потому что, наверное, в их обличье приходят Диханин (боги). Если ты не будешь говорить с ними, Ханито (духи) появятся, когда ты останешься один». Дахý хотел поговорить с ними, но не знал, что сказать.

Вокруг послышались крики мунтжаков, похожие на собачий лай, трескотня насекомых. Дахý увидел, как вылетают мотыльки темной окраски и забираются на его фонарик. Через некоторое время он заметил, что мотыльков стало как-то чересчур много. Некоторые из них были огромными, каких он видел еще в детстве. Он слышал от походников-энтомологов, что таких мотыльков называют павлиноглазка атлас. Другие мотыльки, бледно-зеленого водяного цвета с длинными и очень красивыми хвостами, называются павлиноглазка селена. А те, у которых узор в виде глазок на крылышках, точно на тебя уставились тысячи глаз, обычно называют айлантовый шелкопряд. Эти мотыльки летают редко, они привыкли незаметно сидеть на стволах деревьев, притворяясь частью дерева.

Внезапно Дахý почувствовал, что издалека к нему медленно приближается едва уловимая тень. Он поднял глаза, чтобы получше рассмотреть ее, – и тут увидел, что полил дождь. Каждая ниточка дождя светилась, будто бы сама луна, превратившись в дождь, снизошла на Дахý.

Встав рано утром, Хафáй начала убираться в «Седьмом Сисúде ». В это время суток у нее бывало самое хорошее настроение. Соленый воздух с улицы смешивался с запахом соломенных циновок и деревянных стульев, превращаясь как бы в аромат печенья. Этот запах из детства на какое-то время отвлекал ее от неприятных мыслей.

В первое воскресенье июля в «Седьмом Сисúде » появилась пара, мужчина с женщиной, которых раньше Хафáй никогда не видела. Они пришли, сели на место у «маяка», установили видеокамеру, и все утро так и просидели. Он был рослый, в жилете фотографа, на котором, казалось, не было ничего, кроме карманов. За плечами у него был огромный операторский рюкзак. Смуглая кожа, стриженая голова, веки без складок, – он производил впечатление мужчины, который любит спорт, но при этом серьезно относится к деталям. А у женщины яркий макияж вокруг глаз, костлявая фигура, лицо какое-то не очень настоящее. Надо же, пришла сюда в серебристых туфлях на каблуках, такое только по телевизору и увидишь. Ну ладно, Хафáй с натяжкой признала ее красоткой.