Филип Фармер - Любовники. Плоть [сборник litres]

Когда настало утро, он поклялся, что не будет ненавидеть тех, кто придет к ней сегодня. Но, произнося клятву, он уже знал, что выполнить ее не сможет.

В этот день он насчитал семерых. Когда уходил седьмой, ему пришлось сбежать в свою комнату от непреодолимого искушения последовать за ним и сомкнуть руки у него на горле.

На третью ночь он молился о наставлении.

Уйти из храма, поискать другую работу? Оставшись, он тем самым косвенно утверждает эту мерзость и даже – служит ей. Более того, он может взвалить на свою совесть ужасный грех убийства и призвать кровь человеческую на руки свои. Этого он не хотел. Нет, хотел! Но этого ведь нельзя хотеть, нельзя!

А уйти – значит, не сделать ни малейшей попытки уничтожить зло, удрать, как трус. Хуже того, тогда Арва никогда не поймет, что участием в этой пародии на религиозный ритуал она наносит пощечину самому Господу Богу. Выбраться из храма ему хотелось больше, чем хотелось чего-либо за всю жизнь – больше даже, чем оказаться на «Терре» и нести Слово невежественным язычникам других планет.

За все эти восемьсот лет он не обратил ни единой души. Но он пытался. Он делал все что мог, и не его вина, если уши их были глухи к Слову, а глаза слепы к сиянию Истины.

На следующий день он подождал, пока Арва в полдень вышла из храма. Тогда он прислонил щетку к стенке и вышел за ней в солнечный, гудящий, грохочущий день дисийской улицы.

– Леди Арва! – позвал он. – Я должен поговорить с вами.

Она остановилась. Лицо ее скрывал капюшон, но ему показалось, что она глубоко стыдится и страдает. Или так ему показалось, потому что он этого хотел?

– Могу я пойти рядом с вами? – спросил он.

– Зачем? – удивилась она.

– Потому что иначе я с ума сойду.

– Не знаю, – смутилась она. – Ты, правда, брат героя-Солнца, так что наша совместная прогулка не нанесет ущерба моему достоинству. С другой стороны, у тебя нет тотема, и ты делаешь работу нижайших из презренных.

– Да кто ты такая, чтобы говорить мне о низости! – зарычал он. – Ты, принимающая всех, кто приходит!

Она широко раскрыла глаза:

– В чем я не права? И как смеешь ты так говорить с носящей имя Линкон?

– Ты… ты шлюха! – выкрикнул он английское слово, хотя и знал, что она его не поймет.

– Что это значит? – спросила она.

– Проститутка! Женщина, продающая себя за деньги!

– Никогда не слыхала ни о чем подобном, – сказала она. – Что это за страна, из которой ты явился, где сосуд Святой Матери может так себя позорить?

Он постарался успокоиться и заговорил тихим, дрожащим голосом:

– Арва Линкон, я просто хотел с тобой поговорить. Я должен сказать тебе нечто важное – самое важное, что ты можешь услышать за всю свою жизнь. Да, единственно важное.

– Не знаю. По-моему, ты слегка не в себе.

– Клянусь, что у меня и в мыслях нет намерения причинить тебе вред!

– Клянешься священным именем Колумбии?

– Нет, этого я сделать не могу. Но я клянусь моим Богом, что никогда не причиню тебе вреда.

– Богом! Ты почитатель бога кейсилендеров?

– Нет, не их! Моего! Истинного Бога!

– Теперь я знаю, что ты безумен! Иначе ты не стал бы говорить о боге в этой стране, особенно со мной. Я не стану слушать мерзких богохульств, изрыгаемых твоим гнусным ртом.

Она пошла прочь.

Сарвант сделал шаг вслед за ней. Потом, осознав, что упустил время, и что он ведет себя не так, как желал бы, повернул обратно. Сжав кулаки, скрипя зубами от ярости, он шел, спотыкаясь, шел как слепой, и даже несколько раз с кем-то столкнулся. Ему вслед неслись проклятия, но он ничего не замечал.

Он вошел обратно в храм и поднял веник.

Этой ночью он снова не спал. Тысячу раз он представлял себе, как мягко и мудро будет говорить, чтобы Арва его услышала. Он покажет ей ложность ее веры так, что она не сможет не понять. И она станет его первой обращенной.

И они рука об руку очистят эту страну, как очистили первые христиане Древний Рим.

Но на следующий день Арва в храм не явилась. Он пришел в отчаяние. Может быть, теперь он не увидит ее никогда?

Потом до него дошло, что это именно то, чего он добивался. Может быть, он достиг большего, чем надеялся?

Но как увидеть ее снова?

На следующее утро Арва, все еще одетая в платье бесплодной женщины, вошла в храм. Когда он поздоровался, она отвела глаза и промолчала. Помолившись у подножия кариатиды, где она обычно садилась, она прошла в глубь храма и о чем-то серьезно заговорила с епископом.

Сарванта охватил страх, что речь идет о нем. Разумно ли было ожидать, что она промолчит? В конце концов, в ее глазах кощунством было уже то, что он находился в этом священном – для нее – месте.

Арва заняла свое место у подножия кариатиды.

Епископ жестом подозвал Сарванта.

Он положил веник и нетвердыми шагами приблизился. Было ли ему предначертано остаться здесь, сейчас, чтобы посадить одно зерно веры, которое прорастет после его ухода? И если он сдастся, Слово будет потеряно навеки, ибо он последний в своей секте.

– Сын мой, – произнес епископ, – до сих пор лишь иерархия знала, что ты пока еще не верующий. Ты должен помнить, что тебе, как брату героя-Солнца, дали огромную привилегию. Будь ты кем-нибудь другим, тебя бы давно уже повесили. Но тебе дали месяц на то, чтобы убедиться в ложности твоих путей и испытать правду. Твой месяц еще не окончен, но я должен предупредить: держи язык за зубами и не пытайся распространять здесь ложные верования. Иначе срок будет сокращен. Я обеспокоен, поскольку я считал, что твоя просьба о работе была выражением желания принести жертву Матери Всех Нас.

– Вам сказала Арва?

– Да пребудет благословение с этой истинно набожной, да. Итак, обещаешь ли ты мне, что позавчерашний инцидент не повторится?

– Обещаю, – ответил Сарвант. Епископ не просил его прекратить проповедовать. Но отныне он будет кроток, как голубь, и мудр, как змий.

Через пять минут он забыл о своем решении.

Он увидел высокого и красивого мужчину в дорогой одежде, идущего к Арве. Она улыбнулась ему, поднялась и пошла с ним в кабинку.

Все дело было в улыбке.

Раньше она не улыбалась. Ее лицо было лишено выражения, словно вырезанная из мрамора маска. Сейчас, увидев эту улыбку, Сарвант ощутил, как что-то темное подступило изнутри. Оно поднялось из чресл, заревело в груди, вырвалось из горла, перекрыв дыхание. Заполнило череп – и взорвалось. Перед ним была черная тьма, и все звуки исчезли.

Он не помнил, как долго он пробыл в таком состоянии, но, придя частично в себя, обнаружил, что стоит в кабинете жреца-врача.

– Повернись, я сделаю массаж простаты и возьму материал, – донеслись слова жреца.

Сарвант автоматически повиновался. Пока жрец рассматривал стекло под микроскопом, Сарвант стоял неподвижно, как льдина. Снаружи; внутри же бушевало пламя. Его заполнила яростная радость, неведомая прежде. Он знал, что собирается сделать, но ему было наплевать. Он сметет любое существо или Существо, которое осмелится встать у него на дороге.