Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Я решительно направился на кухню.

За спиной послышалось хихиканье.

«Мудак», – сказал Страх Рассудку.

Щелкнул замок, звякнули об пол ключи – Кати уронила связку. Я вышел в коридор. Кати наклонилась за ключами, поэтому, к счастью, не видела выражения моего лица.

– Уф! – разогнулась она с улыбкой.

– Добро пожаловать! – приветствовал я ее. – Что это у тебя? Шампанское?

– Шампанское, омары и ягнятина, мой охотник-добытчик. А ты спал, да? Ты какой-то смурной.

– А… да. Задремал. Неужели я опять забыл про твой день рождения?

– Нет.

– В чем же дело?

– Вот накормлю тебя до отвала, чтобы у тебя было игривое настроение и много спермы. Я хочу ребенка. А как ты?

А я – как Кати.

Я очутился в каком-то грязном дворе, окруженном покосившимися рыбацкими лачугами. Здесь дорожка разветвлялась на множество тропок. Черный пес пристально смотрел на меня единственным глазом, оценивая, что я за зверь. Лучше бы он сидел на цепи. А вдруг он бешеный? Из-за кочана капусты размером с шалаш выглянула женщина.

– Идешь к большому Будде? – спросила она.

Я увидел себя со стороны, ее глазами. Во двор забрел иноземный дьявол. Ноги по щиколотку в грязи, туфли из Пенсильвании, шелковый галстук из Милана, кейс набит всякими японскими и американскими штучками, которые стоят больше денег, чем она видела за три года. Что ей еще было думать?

– Да, – кивнул я.

Она указала тупорылым овощем на одну из тропинок.

– Большое спасибо, – поблагодарил я.

Нахоженная тропа, углубляясь в лес, становилась все более сомнительной. Листья, ветви, стебли, сплетения корней, шишки, шипы и заросли. Какая-то неказистая бурая птичка пела средь изумрудов и опалов. Сухая трава. Земля, камни, булыжники, черви шевелятся под ногами.

Я ни о чем не думаю. День копит жар.

Послышался рокот вертолета. Я представил, как Аврил и Гуйлан свешиваются с борта, в шлемах с гарнитурой, с биноклями у глаз; Аврил что-то говорит в объектив кинокамеры, будто репортер радиостанции, докладывающий сведения о дорожных пробках. Я даже рассмеялся. В зарослях что-то шелестело и топало. Я замер, прислушиваясь, но все стихло. А кстати, интересно, на острове Лантау водятся змеи?

Насекомые жадно жужжали у самого лица – им не терпелось отведать моего пота.

Теперь пора представить горничную.

Честно говоря, мысль обзавестись прислугой пришла в голову Кати. Мне до этого дела не было, я ее не нанимал и первые шесть месяцев – до нынешней зимы – даже в глаза не видел. До тех пор, пока Кати не уехала в Англию. В нашей фирме есть мужчины, которые нанимают прислугу с прицелом, что она будет не только застилать постель и водить детей в школу. В «Кавендише» предпочитают филиппинок – они более сговорчивы, потому что у них нет гражданства. К тому же филиппинка знает: чем она услужливей, тем скорее хозяин, покидая Гонконг, порекомендует ее своему преемнику.

Может, Кати наслушалась этих историй в своем женском клубе. Поэтому, наверное, и решила взять горничную-китаянку. Я очень удивился, когда Кати сказала, что ей нужна прислуга. Семья Кати в Кембридже вроде бы принадлежит к верхним слоям среднего класса, но доход родителей дотягивает лишь до нижней планки этого сегмента, так что приходилось полагаться на старые связи и затягивать пояса потуже, чтобы отдать детей в хорошие школы. Мы с Кати познакомились в лондонской адвокатской конторе, а не в палате лордов.

И все-таки оказались здесь, в колониальных владениях. Прошу прощения, в бывших колониальных владениях.

Я расстроился, когда обнаружил, что Кати подпала под влияние женского клуба. Но вынужден был согласиться, когда она заявила, что ей, а не мне, приходится поддерживать порядок в доме. И что когда она забеременеет – и тут я опять не смог ничего возразить, – о работе по хозяйству придется забыть. Вдобавок я заподозрил, что Кати увлеклась идеей наведения межкультурных мостов и решила сделать своим хобби постижение загадочной китайской души.

Если это подозрение верно, то Кати сильно просчиталась. Хобби ничего не принесло ей, кроме огорчений, которые тут же по эстафете передавались мне, как только я переступал порог дома. Кати дарила ей подарки – горничная их принимала, не сказав ни слова в ответ. Кати жаловалась: горничная угрюма, непредсказуема и делает толстые намеки, что ее родственники в Китае умирают с голоду, а ей не хватает денег спасти их. Кати подозревала, что по ночам она подрабатывает хостессой в баре. И вроде бы пропала пара золотых сережек, хотя Кати и не была вполне в этом уверена. Теперь я думаю, что, возможно, в пропаже была виновата наша призрачная дочурка.

– Если ты недовольна, уволь ее, и все.

– Но ведь у нее семья голодает!

– Это не твои проблемы. Ты же не Леди Благотворительность.

– Рассуждаешь, как законченный законник.

– А у тебя голова только ею и забита с утра до вечера.

– Нил, поговори с ней.

– Почему я?

– Я пыталась, но в китайской культурной традиции женщины уважают и признают только мужчин. Держись с ней потверже, и все. Я дам ей выходной в субботу, а в воскресенье, когда ты дома, попрошу прийти. Пожалуйста, не забудь. Ничего не намечай в воскресенье.

– Но ведь сережки-то твои.

Не надо было этого говорить.

После того как я с большим трудом наконец успокоил Кати, то спросил, что, собственно, мне нужно сказать горничной.

– Скажи, что у нас есть определенные требования, и она должна их соблюдать. Что у нее есть обязанности. Может, она чего-то не поняла, потому что мы плохо объяснили, когда ее нанимали.

– А если она просто ленивая сучка, и все? Почему ты думаешь, что мои слова на нее подействуют?

– Ну как же, китайский менталитет! У китайцев такая психология: если покажешь им, кто хозяин, они слушаются. На меня она смотрит, как на кусок собачьего дерьма. Жена Тео рассказывала, у них такие же проблемы. Даже если она не поймет ни слова, не беда. Все, что нужно, эти люди понимают по интонации.

Вот так в воскресенье и состоялась моя встреча с горничной. В общем, Кати сама нас свела.

Я предполагал увидеть уборщицу. Горничная есть горничная. Ей оказалось лет двадцать восемь – двадцать девять. Она была в униформе – белая блузка с черной юбкой, черные колготки – и слегка вспотела. Она выслушала, как я отбарабанил свой монолог, – безразлично, стараясь не смотреть мне в глаза. У нее были роскошные волосы и смуглая кожа. Увидев ее, я уже через тридцать секунд понял: рано или поздно мы с ней окажемся в постели. И я знал, что она тоже это понимает.