Цезарий Збешховский - Искажение

Навстречу нам выходят Гаус и Баллард, единственный уцелевший из отделения Лотти. Последнее, что я помню, — открытая дверца боевой машины и чьи-то руки, втаскивающие меня внутрь. «Не дождетесь, сволочи», — сонно думаю я. А потом просто уплываю.

Четверг, 18 февраля, 17.05

Первый, кого я вижу помимо медицинского персонала, — сержант Голя. Осторожно войдя в палату, он останавливается возле койки и кладет на тумбочку мой телефон, подключает зарядку, а потом приносит новую кружку и бутылку воды.

— Рад, что тебе уже лучше, — без каких-либо вступлений говорит он.

— Спасибо, господин сержант, — хриплю я пересохшим горлом.

Приподнявшись на койке, делаю несколько глотков воды. Голова все еще кружится, но тому могут быть виной впрыснутые мне обезболивающие. Я провел без сознания около часа. Оказалось, удар куском металлического ящика оставил на спине большой синяк, а сквозь шлем набилась немаленькая шишка. Доктор Заубер и доктор Дереш заверяют, что беспокоиться не о чем. В худшем случае придется слегка попичкать меня кетоналом.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Вряд ли, завтра я уже должен быть на ногах.

— Это решит доктор Заубер. — Сержант садится на стул. — Ты молодец, Маркус, что почуял засаду. И только благодаря тебе наших не погибло больше. Я знаю от парней, что капрал Лотти не исполнил приказ. Но об этом мы в рапорте писать не будем, чтобы семью не лишили компенсации.

— Так точно, господин сержант. — Я тяжело опускаюсь на подушку. — Что там произошло?

— Кто-то подорвал бомбу по радио. В теракте признались боевики из храма Гадеса. Идут поиски хозяина лотка, а бойцы ВБР окружили резиденцию гадейцев и арестовали их старейшин. Дело дошло до перестрелки, но тяжелых ранений никто не получил — только царапины.

— В отличие от первого отделения.

— От парней даже собирать было нечего. Мать твою! — Голя сжимает кулаки. — Кроме них, погибли тринадцать гражданских и один полицейский.

— Ну и бойня. — Я никак не могу этого понять. — Почему они убивают своих?

— Жертвы принадлежали к другим храмам. Гадейцы съебались перед самым взрывом, кто-то, видимо, им сообщил. Они ненавидят остальные культы. В Синете опубликовали заявление, что это наказание за сотрудничество с нами. Убили одним выстрелом двух зайцев, сволочи.

— Что будем делать, господин сержант?

— Схватим теперь террористов за жопу и будем их давить. А они будут нас атаковать. Становится все веселее, сынок, но не думай об этом. Тебе нужно отдохнуть. Я запретил парням из отделения сюда приходить.

— С ними ничего не случилось?

— Они наверняка в шоке. Ну и несколько заноз в заднице, ничего страшного. Тебе от них привет. — Голя собирается уходить. — Если все будет в порядке, завтра напишем рапорт. Я говорил с лейтенантом Дерешем, они сейчас делают обход. Эту ночь ты проведешь здесь.

Меня расспрашивают обо всем — о головной боли, о проблемах с дыханием, о состоянии спины. Спрашивают еще о темных пятнах перед глазами, и я быстро отвечаю, что у меня их нет и никогда не было. Голубые хлопья не в счет. И нет, меня не тошнит, и мне хотелось бы поскорее покинуть медсанчасть и вернуться на службу. Я хочу отплатить сволочам, которые стоят за этим терактом.

Лейтенант Дереш выходит, а капитан Заубер внимательно на меня смотрит, держа в руке большой планшет. Включив его, она, хмурясь, водит пальцем по экрану. При каждом движении головы ее волосы, завязанные в светлый конский хвост, скачут из стороны в сторону. Когда-то она наверняка была красивой женщиной, но теперь ее лицо прорезают глубокие морщины.

Она просматривает фотографии — я не вижу издалека, что на них. Что, если во время взрыва я получил тяжелую травму и сейчас об этом узна́ю? Но задать вопрос боюсь — лишь упрямо молчу и жду.

— Прежде чем я покажу вам снимок, капрал, хотела бы спросить, есть ли вам мне что рассказать, — наконец говорит доктор Заубер. — Например, о перенесенных в прошлом операциях?

— Не понимаю, госпожа капитан.

— Не понимаешь? — Линда Заубер с силой закусывает губу. — Пока ты был без сознания, мы подвергли тебя самой лучшей диагностике, какую только можно здесь провести. У нас на базе есть переносной томограф. Так что прошу объяснить, что собой представляет этот продолговатый объект, который столь красиво светится в твоей голове.

Она подсовывает мне под нос снимок с томографа. На нем виднеется длинная белая полоса спереди черепа, врастающая в мозг. Я чувствую, как обливаюсь холодным потом.

— Это электрод, — тихо отвечаю я.

— Значит, я правильно думала, — удовлетворенно улыбается капитан Заубер. — В прошлом вы подверглись процедуре ГСМ, капрал. И не соизволили об этом упомянуть ни в анкете при приеме на службу в ВТО, ни в документах, которые подавали в МСАРР. Я просмотрела всю вашу медицинскую документацию. Ни слова об этом!

— Меня не взяли бы в армию, — прямо отвечаю я, понимая, что терять мне больше нечего. — Мое заявление отвергли бы даже не моргнув. Вы же сами знаете.

— И потому вы скрыли правду?

— Да, госпожа капитан. Я поступил так сознательно.

Доктор Заубер подходит к окну и вглядывается в плац за стеклом, будто нашла там нечто неизмеримо интересное. Именно так выглядит мой конец: не осколок «айдика», не пуля снайпера или закопанный в земле «клещ». Мою службу прервет размытый снимок с гребаного томографа.

— Итак, капрал, в коре ваших извилин, именуемой также полем Бродмана, помещен электрод, — помолчав, подытоживает она. — А где в таком случае находится стимулятор, если можно задать столь нескромный вопрос?

В голосе ее сквозит сарказм.

— Здесь, — я задираю майку и показываю на небольшое утолщение в окрестностях левой подмышки. — Я могу регулировать мощность импульсов. Батареи хватает лет на десять. Так мне сказали.

— Очень интересный случай. — Она успокаивается и садится рядом со мной на расшатанный стул, где час назад сидел сержант Голя. — Ты страдал тяжелой депрессией?

— Да, госпожа капитан, с юности. Я пытался покончить с собой, и в последний момент отказался от процедуры девитализации. Тогда и согласился на стимулятор — для меня это был последний шанс.

— А почему не на стереотактическую процедуру, которая не оставляет следов?

— У меня не было денег. ГСМ проводила исследовательская группа из Кодена в рамках эксперимента. Они вернули мне жизнь.

Заубер закрывает глаза. Похоже, врач и ученый борются в ней с военным солдафоном. Может, у меня еще есть шанс, и я отчаянно за него цепляюсь. Ненавижу такие ситуации, когда все надежды летят к чертям. Пусть она наконец хоть что-то скажет.

— Как ты реагируешь на глушители гомеостатических мин?

— Немного болит голова. Все остальное в норме.