Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

– Погоди, Неми. Ты вернулась на базу Эрде?

– Нет, я еще в Кентавре. Через несколько дней увидимся.

Я ощущаю легкий укол в сердце.

– То есть решение принято? Ты летишь туда же, куда и мы?

– Да, но не с вами, а чуть позже – с Вилмотсом и его людьми.

– В самом деле?

– Да, Маркус, и это очень странно. Но, знаешь, они ничего не говорят. Собственно, о полете я узнала случайно. Не беспокойся, все будет хорошо.

Как такое может быть? Неми утешает меня, словно какого-то кретина, просит, чтобы я не беспокоился. У меня горят щеки от стыда, что я довел себя до такого состояния.

Хотя связь с Раммой стоит целое состояние, я прошу Неми немного подождать, бегу в ванную, умываю лицо холодной водой и лишь после рассказываю о своем отпуске. Разговор наш выглядит странно – она не может мне рассказать, чем занималась на базе Кентавр, а я не могу говорить по телефону про Палавию и Град.

Но самое главное – после стольких дней мы наконец слышим друг друга. В такой ситуации можно получать удовольствие даже от цитирования поваренной книги – аж теплые слезы подступают к глазам. Не важны ни слова, ни тема разговора.

Когда мы заканчиваем, я чувствую себя совершенно иначе. Принимаю душ, готовлю себе одежду на завтра, проверяю счета в Синете, а потом звоню отцу, чтобы договориться насчет ужина. Я спрашиваю, чего ему хочется, и быстро покупаю все необходимое. Сегодня я приготовлю ему макароны с томатным соусом, оливками и базиликом, которые он обожает. Приготовлю это самое простое в мире блюдо, чтобы вознаградить старика за несколько дней одиночества.

Отец задумчиво накручивает спагетти на вилку, медленно пережевывая каждый кусок, как будто у него нет аппетита. Он сидит напротив меня и кивает, погруженный в свои мысли.

– Значит, завтра уезжаешь, сынок?

– Да, папа. Завтра в полдень я еду на аэродром. Военный самолет заберет меня в Бильден, а оттуда мы уже летим прямо в Харман.

– Как быстро бежит время, – говорит он. – Кажется, будто ты только что приехал.

Я чувствую горечь во рту и в конце концов отодвигаю тарелку.

– Прости, что не смог побыть с тобой подольше. Я не мог, правда не мог.

– Не извиняйся, Маркус. Я ждал, пока ты не придешь в себя и сам мне не позвонишь. Не хотелось тебя беспокоить. – Он дотрагивается сморщенными пальцами до моей руки. – Я и так счастлив, что мы смогли увидеться.

– Я тоже, папа. – Я смотрю в его бледные глаза. – Я не думал, что нас отпустят в отпуск раньше середины миссии. Еще в мае об этом не было и речи.

– Вот видишь, судьба к нам благосклонна. Подобные сюрпризы особенно приятны.

Мне не хочется говорить, почему нам дали отпуск, – отец лишь стал бы зря волноваться.

– Знаешь, я недавно вспоминал, как ты учил меня плавать.

– Да? – широко улыбается он. – Ну и давно же это было. Кажется, тем жарким летом по окончании второго класса?

– Нет, папа, точно после первого. Я помню, потому что ты купил мне тогда на день рождения голубой велосипед. Вдоль озера Грени шла длинная асфальтовая дорожка, и я целыми днями катался по ней как сумасшедший, пока тебе не пришла в голову идея научить меня плавать, и я страшно злился из-за того, что не мог ездить на велосипеде.

– А воды ты боялся как огня. Орал как резаный.

– Да, помню. Тогда еще прибежала мама и кричала, что ты меня утопишь.

– Мама всегда преувеличивала, – говорит отец. – А ты быстро сообразил, что к чему. Я очень тобой гордился.

Мы сидим вместе до позднего вечера и смотрим фильмы из древних файлов, которые отец хранит в столь же древнем облаке. Мне приходится еще раз пережить свой двенадцатый день рождения, выпускной вечер и свадьбу с Ниной. До отца наконец доходит, что последнее воспоминание может быть для меня не слишком приятным, и он выключает компьютер. Сегодня, однако, я позволил бы ему что угодно. Он имеет на это право.

И вместе с тем я задумываюсь, не видимся ли мы в последний раз. Когда в январе я ехал в Ремарк, у меня тоже было предчувствие, что я не вернусь. Но ведь теперь я здесь, сижу в родительской гостиной и пью чай из желто-черной кружки. Вот только можно ли это назвать возвращением?

Когда я наконец встаю и обуваюсь, отец крепко, со всей силы, обнимает меня и просит, чтобы я был осторожен и думал о будущем. Дело даже не в нем с мамой, но, может, я все же найду когда-нибудь Томаса и буду ему нужен. Может, когда-нибудь научу его плавать в слегка мутной от ила воде.

– Сынок, знаешь, что самое важное в жизни? – спрашивает он в дверях.

– Что, папа? – Я не скрываю удивления.

– Важнее всего сама жизнь. – Снова его характерная улыбка. – После стольких лет, вопреки всем идеалистам, чьи книги я прочитал, смею утверждать, что лучше жить как попало, чем умереть выдающейся смертью. Тебе вовсе не обязательно быть героем.

– Запомню. До свидания, папа!

– До свидания!

Я уже знаю, откуда взялись те слова, что я писал в письме сыну. Ценность простого существования переходит в нашей семье из поколения в поколение, не особо меняясь – так же, как ступени на лестничной клетке дома родителей, которые с годами становятся лишь чуть более стертыми.

Суббота, 18 июня, 14.50

Бильден, Третья Западная провинция, Республика Рамма

На военном аэродроме имени адмирала Вальтца организован один из сборных пунктов для солдат, возвращающихся из отпусков. Здесь я встречаю коренного бильденца Гауса, а также Пурича и Водяную Блоху, которые добрались своим ходом. Баллард прилетел со мной из города Рамма, так же как и полтора десятка других солдат из взвода.

Группа была настолько многочисленной, что армии оказалось выгодно перебросить нас всех вместе из столицы на запад страны. В турбовинтовом «Каире-DH5» поместилось сорок пассажиров. На борту было шумно и слегка воняло топливом, но бо́льшую часть полета я крепко проспал.

Теперь при мне уже все отделение, как и у Ларса. Но, например, большинство солдат Петера и Адама отправятся в Харман из Кодена на юге Раммы, где находится второй сборный пункт. Подобная логистика мне непонятна, и запомнить все трудно. Всего таких пунктов четыре, но кто и когда должен туда явиться – пусть это заботит военных чиновников. Пока же мы идем с парнями в бар и заказываем по литровой кружке пива. До вылета нам ждать еще несколько часов.

Разговор особо не клеится. Адам снова спрашивает про визит в Граде, но я отмалчиваюсь. Многие парни, в том числе Ларс Норман, все еще мыслями в родном доме. Они пишут сообщения или звонят своим женам и девушкам, иногда родителям. Я ощущаю легкую усталость, может, даже подавленность, хотя все заявляют, что отпуск удался, выбив нас из ремаркской рутины, к которой теперь придется как-то возвращаться.

Я иду прогуляться по жестяному ангару, играющему здесь роль терминала.