Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

Итак, капитан Заубер едет сегодня с нами в конвое. Если верить словам Неми, вскоре к отряду присоединится также майор Вилмотс. Похоже, кто-то наверху осознаёт всю серьезность ситуации и предпринимает радикальные шаги. Я размышляю о том, не пришла ли пора предупредить парней из отделения, из-за чего несколько раз ошибаюсь в подсчетах и ругаюсь про себя, споткнувшись об угол поддона.

Неумолимо течет время.

Пятница, 24 июня, 14.05

Дорога из Хармана в Физзу, пустыня Саладх, Южный Ремарк

Представь себе, сынок, будто все, что рассказывают про ад, – правда. Представь, будто приближаешься к тому месту, где черное солнце посылает на землю лучи обжигающего холода. Ты уже чувствуешь внезапную дрожь и прекрасно отдаешь себе отчет в том, что самого опасного не увидеть невооруженным взглядом. С каждым преодоленным километром становится все хуже, мозг окутывает смола, а ты знаешь, это только начало.

Мы уже давно миновали съезд в сторону Кардана и само селение, где фортепьянная струна срезала головы двоим стрелкам. Мы проехали через расшатанный мост на Реде. Позади остались руины форпоста Адмирум.

Я пытаюсь представить, что при их виде чувствовал Адам Вернер, сражавшийся за базу в течение трех долгих месяцев. После эвакуации персонала саперы взорвали базу, чтобы она не досталась нашим врагам. Здесь погибло немало хороших солдат, защищая место, которого больше не существует. Защищая ворота в прокля́тый Гадес.

Поездка прошла спокойно, если не считать обстрела партизан «фениксами» в окрестностях дорожного узла Мокха. В одном из «керастов» едут два оператора дронов, которые подняли беспилотники с установленных на цистернах платформ и поджарили огнем из турелей небольшую группу спускавшихся с гор повстанцев. Последовали радостные боевые кличи наших солдат, которые, однако, не скрывали растущей тревоги. Мой друг Баллард многозначительно на меня посмотрел и покачал головой.

Мне пора заканчивать, сынок, чтобы сосредоточиться на дороге. Надеюсь, это письмо дойдет до тебя, даже если последующие пожрет Дисторсия. Не знаю, что ждет нас в пустыне на этот раз, но в каком-то смысле можно сказать, что мы никогда этого не знаем. Я стараюсь не поддаваться панике и постоянно думаю о тебе. Буду продолжать писать, вне зависимости от обстоятельств.

Большой грузовик «Кавказ» с ревом освобождает въезд на базу, и запыленный конвой останавливается среди зданий. Снаружи, вокруг ограждения СМЗ «Бастион», также стоит тяжелое оборудование инженерных войск – экскаваторы, самосвалы и тягачи, – а также «керасты» солдат из Тригеля, которые сегодня покидают Дисторсию. Я выпрыгиваю из «скорпиона», чтобы слегка осмотреться до того, как поступит приказ разгружать «метки».

Над плацем, пришвартованный к металлической платформе, парит «окулюс», большой белый аэростат. Пурич и Водяная Блоха показывают на него друг другу пальцами. Гаус, облокотившись о «скорпион», потирает щеку, будто еще не верит, что мы добрались до цели, а Баллард бежит в туалетную кабинку в углу плаца. По дороге он даже не упоминал, что его настолько приперло.

Я смотрю на здания и конструкции СМЗ, которые всерьез меня впечатляют. Последние десять дней здесь тяжко трудилась почти сотня человек, чтобы подготовить базу и окружить ее почти двухметровой стеной. Вот только теперь, в отличие от нас, они скоро ее покинут, причем наверняка с радостью. Никто не любит без причины рисковать собственной шкурой.

Я расспрашиваю встреченных солдат, что у них слышно и насколько дает о себе знать пустыня. Они не особо склонны к разговорам, спешат погрузить все необходимое, чтобы до вечера добраться до Тригеля. Сержанты носятся как сумасшедшие. Лишь один из водителей, которого я угостил сигаретой, говорит, что хуже всего вовсе не жара и вездесущая пыль. К этому он уже успел привыкнуть. Самое тяжкое – оторванность от остального контингента и странное ощущение тревоги. Он бдительно оглядывается по сторонам – судя по всему, ему хочется выговориться.

– Когда мы сюда приехали, старик, я едва не обалдел.

– Что такое? – пытаюсь выяснить я.

– Все эти здания были в отменном состоянии. Для здешних условий – почти в идеальном. Такое впечатление, будто тут много лет никого не бывало – ни людей, ни зверей. Все целое и ровненько присыпанное пылью.

– Ну, тут вообще-то не слишком оживленное место.

– Я уже бывал на похожих базах. Мы не раз подготавливали для наших всякое захолустье, чтобы им можно было нормально пользоваться.

– И ты видел там только разрушенные здания?

– Всегда были какие-то следы грабежа – вырванные доски из пола, даже выдранные из стен трубы и провода, выкрученные краны – в общем, все, что удалось унести. А тут здания и комнаты как новенькие, в большинстве окон даже стекла оставались.

– Ну так это же вроде как даже хорошо?

– Вроде как хорошо, работы меньше. – Он на мгновение задумывается. – Но слишком уж странно все это, блядь, выглядит.

Я прерываю разговор, когда появляется лейтенант Остин – голый до пояса, с военным загаром на жилистом теле. Явно нервничая, что не слишком ему свойственно, он бежит в сторону доктора Заубер, чтобы как можно быстрее что-то ей сообщить. Он ловит за руку капитана Бека, и оба подходят к «керасту» с красным крестом на капоте.

Нырнув между грузовиками, я пробираюсь мимо «меток» и цистерн со стороны ограждения, мимо груды барахла и суетящихся солдат, чтобы оказаться как можно ближе к офицерам. Возле нашего «скорпиона» меня замечает Дафни. Я жестами даю ему понять, что меня здесь вообще нет, и он поворачивается к Пуричу, продолжая созерцать аэростат. Умный парень.

Из-за машины медслужбы доносятся обрывки слов. Марсель Остин говорит что-то о состоянии здоровья капрала Элдона. Я улавливаю «удар» и «внезапный припадок». Похоже, Элдон плохо себя почувствовал во время разгрузки снаряжения из прицепа, и лейтенант сразу же увел его с плаца, чтобы избежать замешательства.

Я стараюсь не думать о том, в насколько дерьмовой ситуации окажусь, если кто-то из офицеров меня увидит. Подозрение в шпионаже может закончиться весьма хреново. Но я рискую еще больше, сделав несколько шагов в их сторону.

– Недавно погиб его брат, – говорит Линда Заубер. – Не стоит об этом забывать.

– Да, знаю! – почти кричит Остин. – Вот только еще вчера все было в порядке!

– Иногда это напоминает бомбу с замедлителем. Он ходил со своим горем три недели, и только теперь оно его настигло. Как все случилось, лейтенант?

– Госпожа капитан, я все видел. Он внезапно утратил связь с реальностью, начал совершать механические движения и бессвязно бормотать, бегал от здания к прицепу с пустыми руками, будто что-то грузил. Мы подумали, что с ним случился солнечный удар.