Джин Вульф - Пятая голова Цербера [сборник litres]

– Братишка, чего тебе от нас надо? – спросил он язвительно.

– Это работа для мужчин, а не для женщин, и, – Восточный Ветер покосился на последнего из Детей Тени, – для таких, как оно. Скажи им, чтоб уходили к берегу и вверх по реке. Я клянусь, что ни один обитатель болот не причинит им вреда.

Женщины удалились. Последнее Дитя Тени сказало:

– Я все же подожду тебя на берегу.

Восточный Ветер обессиленно кивнул.

– Ну что, братишка, – сказал Пескоходец, – укажи мне путь.

– Пока звезды не сходят со своих мест, – медленно проговорил Восточный Ветер, – звездопроходец волен творить суд и расправу. Но если звезда падает, реку должно замутить его кровью, чтобы забылись проступки. Канон диктует ему это. Любой окрест может ему помочь.

Пескоходец вопросительно воззрился на брата.

– Я проведу избиение, – сказал Восточный Ветер, – ибо я это могу [34] Ср. с функциями палача у главного героя пенталогии «Книги Нового Солнца» – Северьяна Хромого – и бичеванием торговцев в Иерусалимском храме. . Но я люблю его. Мне может не хватить духу бить достаточно сильно. Помоги мне. Ты должен. Идем же.

Они вместе направились к реке и на противоположном берегу нашли дерево с белой древесиной, вроде того, какое приснилось Пескоходцу растущим в великом кольце вокруг ложа Восточного Ветра. Корни древа уходили в горькую воду. Выбрав ветвь не толще пальца, Восточный Ветер расщепил ее и протянул Пескоходцу – ветка еще подрагивала. Длиной она не уступала его собственной кисти, на дальнем конце сидел маленький моллюск. От ветки исходил запах придонного ила. Пескоходец долго изучал ее. Тем временем Восточный Ветер вырезал себе другую такую же. Ими-то они и пороли Последнего Гласа, пока кровь не перестала сочиться из его ран. Маленькие, острые, как лезвия, плетки в крошево раскроили белую плоть его спины.

– Он был рожден в холмах, – изрек Восточный Ветер, – все звездопроходцы должны происходить с высокой стороны.

Пескоходец швырнул окровавленную плетку в воду.

– Теперь что?

– Ничего. – Глаза Восточного Ветра поблескивали от слез. – Его тело нельзя есть. Пусть уплывет в Океан и сим завершит жертвоприношение.

– Ты теперь правитель болот?

– Мою голову следует обжечь так же, как его. Но потом – да.

– С какой стати мне оставлять тебя в живых? Ты не колеблясь утопил бы нашу мать. Ты нелюдь. Я могу убить тебя. – Прежде чем Восточный Ветер открыл рот для ответа, Пескоходец повалил его наземь, схватил за волосы и оттянул голову назад.

– Если он умрет, – шепнул Пескоходцу Старый Мудрец, – часть тебя самого умрет вместе с ним.

– Пусть подыхает. Это ты – та часть меня, которую я бы хотел убить.

– А он бы тебя убил?

– Он бы нас всех утопил.

– Он должен был. А теперь ты убьешь его – из чистой ненависти. Убил бы он тебя по этой причине?

– Мы с ним похожи, – сказал Пескоходец и пинал Восточного Ветра ногами, пока тот не отполз в реку, и вода, покрыв его голову, не стала заливаться в глаза.

– Есть способ это выяснить, – произнес Старый Мудрец, и Пескоходец увидел, что последнее из Детей Тени опять ступило в реку. Поймав взгляд Пескоходца, оно повторило:

– Есть способ.

– Ладно. Какой?

– Позволь ему встать, – сказало Дитя Тени и, обращаясь к Восточному Ветру, продолжало: – Вы поедаете нас, но вам ведомо, что мы волшебники.

– Мы это знаем, – ответил Восточный Ветер, продышавшись.

– Своею властью я сверг звезды с небес, но теперь я покажу тебе волшбу еще более великую. Да станет Пескоходец тобою, а ты – Пескоходцем, – произнесло Дитя Тени и, быстрее атакующей змеи рванувшись вперед, вонзило зубы в руку Восточного Ветра. Пескоходец увидел, как лицо близнеца обмякло, а глаза уставились куда-то в пространство, на вещи, недоступные ему самому.

– То, что было у меня во рту, ныне в его венах, – пояснило Дитя Тени, довольно утирая кровь Восточного Ветра с губ. – И он решит, что ты стал им, ибо я так сказал и он мне поверил.

У Пескоходца рука устала стегать Последнего Гласа плетью, и он досадливо потер ее.

– Откуда нам это знать?

– Он сам нам вскоре скажет.

– Ай, что за детские игры. Он должен был подохнуть.

Пескоходец пнул Восточного Ветра, спихнув его в воду, и удерживал там, пока тело не обмякло.

Выпрямившись, он обернулся к последнему из Детей Тени и произнес:

– Я сказал.

– О да.

– Но я уже не знаю, кто я такой – Пескоходец или Восточный Ветер в его сновидении [35].

– И я тоже, – сказало Дитя Тени. – Но смотри: вниз по течению что-то происходит. Пойдем посмотрим?

Туман развеялся. Пескоходец посмотрел туда, куда указывало ему Дитя Тени, и увидел, что в том месте, где Великая Река впадала в Океан, на водах плавает какая-то зеленая громадина. На песке подле нее стояли трое людей, а к их рукам и ногам пристали листья [36] Учитывая пристрастие аборигенов-оборотней к таким украшениям, поведение астронавтов довольно подозрительно. . Они осматривали распростертое там тело Последнего Гласа и оживленно переговаривались на языке, которого Пескоходец не понимал. Когда он подошел ближе, они протянули к нему раскрытые руки и засмеялись, но они не поняли, что раскрытые руки означают (или некогда означали) отсутствие у незнакомцев оружия. Его соплеменники не знали, что такое оружие. В ту ночь Пескоходец видел во сне, как он умер, однако долгое время видений закончилось.

Это был коричневый короб, скорее даже чемоданчик, из темно-коричневой, тронутой временем кожи, с дополнительно укрепленными бронзовыми уголками. В бытность чемоданчика новехоньким бронзовые накладки выкрасили зеленой краской, теперь же она в основном была содрана, и тусклый свет умирающего дня, сочившийся через окно, выхватывал из сумрака тусклый зеленоватый налет по краям свежих царапин. Раб осторожно, почти беззвучно, положил чемоданчик перед молодым офицером, под лампу.

– Открой его, – велел офицер. Замок давно сломался, чемоданчик с грехом пополам удерживали закрытым наскоро скрученные из тряпья завязки.

Раб – высокий, широкоплечий, с резко очерченной челюстью, в шапке темных волос – взглянул на офицера и, поймав кивок его коротко остриженной головы (не совсем кивок – движение подбородка туда-сюда, может быть, на шестнадцатую часть дюйма), извлек офицерский кинжал из портупеи, перекинутой через спинку кресла, разрезал им тряпичные веревки, почтительно поцеловал лезвие и вернул его на место. Когда раб ушел, офицер вытер ладони о бедра, затянутые в форменные брюки до колен, резким движением откинул крышку и вывалил содержимое на стол.