Дмитрий Манасыпов - Дохлокрай

Блик сраного офисного светильника на малиновом остром ногте как точка лазерного прицела. Мраморный точеный палец как трехгранный русский штык винтовки-мосинки. Катарсис, когда осознаешь собственную никчемность или, наоборот, всеобъемлимое счастье от успеха. Само собой, успех достигнут не собственным скудным умишком. Просто вдруг эти горячие испанские руки опускались на твои плечи и царственный полушепот лишь помогал их токам, дающим второе дыхание и озарение.

Никакой Испании и красно-черного шелка фламенко. И испанские руки, как живые, даже спустя десять лет.

Вот так, значит, да? До сих пор помнишь, думаешь, получаешь только игнор? А как ты хотел, куртуазных выражений восемнадцатого века? Избавь, дружок, это чересчур устарело и неинтересно. Будем смотреть дальше? Будем, даже если тебе не хочется. Мы с тобой на верном пути.

Открывай, любуйся, всеми вокруг, самим собой, вон той, наградившей хламидиозом, вон тем, кинувшим когда хотелось верить, этими вон, братишками по войне, срать на тебя хотевшими, соседом-гондоном, помнишь ведь, просил музыку не слушать громко… ерунда… а ты вспомни, как эта ерунда доводила, если лежишь на таблетках и заснуть не можешь, малолетних выродков со двора, мат-перемат, девки даже хуже, деда с твоей площадки, засратого упыря, орущего херню каждое утро, вспомни маршрутки и трамваи с утра, вспомни, как встретили ночью из подворотни, когда просто шел с цветами, как катался по проезжей, один с тремя, а все просто мимо катились, вспомни, как двигали жополизов, как черные, понаехавшие с Кавказа, себя хозяевами чувствуют, вспомни…

Я смотрел на ведьму, гладившую кошечку. Говорят, зло изощренно и находит такие лазейки, о каких не подумаешь. Какая приставка «Денди», тогда уже был побег с Института и вся жизнь сложилась совершенно иначе. Откуда столько чужих мыслей, зачем?

Да все просто.

Зачем тратить себя на них? Сколько лет отдано на защиту тех, кому твоя смерть – как заметка в Сети. Помер кто-то? Да и ладно. От жизни вокруг не скроешься, жизнь пробирается даже в твою, такую тайную.

Жил ради них. Убивал ради них. И…

– Ты знаешь, что один из твоих дружков уже наш? – поинтересовалась ведьма. – И давно.

Знаю, понял сейчас, как мозги вычистили, вспомнил, как Рикер любил просто убивать. Наслаждаться самим процессом, особенно, если объект – еще был человеком. Списывали на усталость, да уж.

– Ты на верном пути, дружок, – уведомила ведьма, – и дальше я помогу тебе идти. Назад, в город.

Сломай человеку палец, и он скажет нужное тебе. Окажется ли это правдой? Останется только проверить.

Рикер поплыл на зачищенном проводе, срезанном от электролампы и едва не включенном в сеть. Оголенный металл, с помощью крема для рук из сумочки Лизы втиснутый в уретру, очень способствовал разговорчивости.

Вадим. Так звали Проводника, одного из Стражи, ставшего ренегатом. Тот вернулся в город еще летом, растворившись в тысячах ходов огромного муравейника. Почему прошляпил весь штаб? Потому что Рикер прикрывал и подавал как-бы отчеты от его имени: все хорошо, приходится заметать следы, переехал чуть дальше, подозреваю Стражу Ебурга, на контакт не иду. Все просто, когда крыса работает с крысой. А вот Рикер еще умудрился работать на Институт, но его никак не предупреждал о новом Проводнике.

– А ведь, получается, наши друзья с Урала могли попасться. – Босс Лиза смотрела в пустоту перед собой, иногда переводя взгляд на голого, поломанного и местами буро-красного Рикера. – Либо уже попались.

– Это все хрень.

Лиза и Семеныч обернулись к нему. Да, друзья, вы не ошиблись.

– Нас скинули со счетов. Институт ничего не знает о творящемся. Мрак живее всех живых, Проводник знает о всем произошедшем. Прорыв случится в ближайшие три дня, когда мы с вами должны сидеть здесь и не отсвечивать.

– Ты серьезно?

Он кивнул словам Лизы.

– Такое уже случалось, в Гражданскую, такое происходило в Отечественную. Когда люди растеряны, когда беды так много, что на некоторые, чуть поменьше, сперва не обращают внимания. Нас тогда было немного больше, да и поддерживали нас не в пример охотнее и серьезнее.

– Как тебя зовут и когда ты родился? – Лиза прикусив губу, смотрела на него со странным каким-то выражением. Как боялась коснуться страшного, как в детстве, когда голова под одеялом и никакого чудовища пока не видно.

Хм… все верно. Он и есть чудовище, пару раз раскрывшееся и показавшее себя. Почему? Проживите с его, устанете, не сможете скрывать такое нужное и оно полезет наружу.

Так и есть, да-да.

– Сергей Михайлович Чернояров, поручик Нижегородского драгунского полка. Родился при императоре Николае Павловиче, в самом конце. Умер при Александре-Освободителе, тогда же родился заново. Принят в Стражу в самом начале царствования Александра Миротворца, после десятилетней епитемьи в сибирских скитах.

– Ты…

Да, он насквозь темный, насквозь пропитанный давней пролитой кровью, выживший и ставший почти человеком после смерти от разряженных в упор турецких ружей, красиво украшенных серебряными вставками и даже жемчугом. О, это запомнилось также ясно, как белое, как козий сыр в его же руках, лицо самого молодого из абреков, убивших гяура и сбросивших тело в овраг.

Тогда к нему первым успела лиса. Красивая чернобурая лиса, ночью перекидывающаяся в Зугзу, ведьму-калмычку, ушедшую к Гребню еще в наполеоновские времена. Зугза вскормила умирающего, висящего на одном волоске, русского печенью, принесенной в зубах. Чья то была требуха, он не знал. Знал странные слова, знал вкус крови и плоти на зубах, знал странные тени, метавшиеся в зеленом пламени, горевшем без жара и само по себе.

Ведьма не объяснила – зачем так поступила. А он и не хотел знать. Встал, с изумлением рассмотрел и расслышал лес, живущий в ночной тьме, услышал бегущую речушку, рассмотрел каждое перо у козодоя, спрятавшегося меж ветвей. Чуть позже ведьма встала на след и повела его, не понимающего собственных сил, на охоту за убийцами. Тогда-то и вышло рассмотреть красиво украшенное оружие, забранное и проданное позже на рынке Кизляра.

Ведьма носила на себе след кого-то странного, и не Мрака, и не Других из глубокой древности, еще живущих в лесах, скалах и в воде. След этот стал ясен, когда прохлада и мрамор коридоров, звучащих органом, окружили со всех сторон первый раз. Тогда ему пришлось болтаться в петле, где-то в Таврии, на большом хуторе, когда стало невтерпеж и после упокоенных хуторян, решивших вдруг вернуться из могил домой, ему случайно попалась девчонка-дура, решившая гадать на жальнике в Купалову ночь.

Отмеченный Смертью, видевший ее и отправленный назад, он, Сергей Чернояров, воскресал несколько раз. Или несколько десятков раз, кто ж вспомнит все, случившееся почти за два века?