Дмитрий Манасыпов - Дохлокрай

Он подождал, скрывшись за машиной скорой, когда люди доложат о порядке на вверенном участке. Зачем ему лишние враги здесь и сейчас, если обнаружится, что патруль не откликается, верно? То-то, и оно.

Двое в черном, с поддельными шевронами МВД, сообразили быстро, но ничего не успели. Ярость, помогшая отправить их в нокаут, требовала крови, но он пока держался. Просто пристегнул наручниками к соседнему столбику. Если у него не выйдет, им придется помереть, когда мертвые пойдут наружу. Но в Институте знали, чем занимаются, так что ему не переживалось.

– Руки за голову!

О кинологе он не подумал, ярость затмила глаза, не дала понять – этим олухам никто собаку бы не дал. Сейчас, если судить по запаху из-за спины, в него направлен ствол. И этой девочке нужно, всего лишь, вызвать подмогу, чтобы создать ему проблем. Он подмигнул овчарке, прося прощения, не глядя – метнул ключи от наручников. За спиной, ожидаемо, грохнуло выстрелом. Только он уже извернулся, наплевав на хрипяще-рвущуюся собаку, рубанул выхваченным тесаком.

Пуля разлетелась двумя половинками, а второй клинок, войдя в подбородок, уже хрустнул внутри ее красивой юной головы. Прости, девочка, прости за не родившихся детей с внуками.

Пса клинок тоже освободил, в самом прямом смысле срубив поводок. Тот отбежал, трясясь от страха и злости, но не пошел мстить, умная животина.

На его счастье один из черных носил самый обычный подсумок, да еще с ремнем через плечо. Надевать как-бы удобную разгрузку он не стал, для работы клинками «лифчик» все же помеха. Да и хватит ему четырех магазинов в подсумке. Еще два в карманы брюк, по бокам, один в куртку, один в сам АК. Дополнительные уже не помещались, пистолет брать не стал, его если только за пояс а там тесаки. Портупею с ними перевесил наружу первым делом, напугав заоравшую и метнувщуюся к забору медсестру. Да, он террорист, не больше и не меньше.

Дверь открывалась внутрь, и он ее просто выбил, успев задержать дыхание. Тлен потек изнутри, липкими нитками вцепился в кожу, в намотанный на лицо платок-бандану, желая проникнуть глубже. Мрак умеет обманывать даже если почти полностью захватил все желаемое, прямо как сейчас.

Стены блестели от катящейся по ним черной живой плесени. Больничная кошка, точно любимица всего персонала, жрала в уголке. И не крыс или колбасу сердобольных посетителей, нет. Собственных котят, недавно родившихся, пушистых слепышей с хвостиками-морковками. Один такой сейчас конвульсивно дергался, торча между ее клыков. Кошка попыталась убежать, подняв уже не один, а три хвоста.

Институт любил калибр помощнее. Семь-шестьдесят два прошла через пушистую насквозь, оторвав ей голову и разбрызгав кишки. Звонко лязгнул контейнер, выпавший у застывшего фельдшера скорой, позеленевшего в тон своему костюму. Крышка бикса открылась от удара, влажно и важно постукивая, оттуда выкатилась голова. Юноша или девушка, непонятно, сейчас вокруг таких хватало.

Одна пуля прилетела фельдшеру, вторая – в голову, вертевшую глазами и что-то лопочущую через кровь, вылетающую изо рта. Мрак радовался наплыву силы, молодецки разминал плечи, даря посмертие убитым своими слугами. Изнутри, из старого душного корпуса, еще не сдавшегося холоду, подкрадывающемуся снизу, набегали крики, вопли и плач со скулежом. Правильно, страх, предсмертный ужас и боль, терзающая все тело, Мраку как тирамису на десерт.

Идти с одним автоматом и двумя большими ножищами внутрь самого настоящего Ада, сейчас все больше раскочегаривающегося? Нет, стоило взять еще что-то. «Еще» что-то оказалось спиртом, разлитым по стеклянным толстостенным емкостям. Он оторвал кусок торчащегося линолеума, накрошил в сечку, засыпав внутрь своего «коктейля Молотова». Это не горючка, но уж как сможет. Фитили сделал из бинтов, подобрал пустую сумку, валявшуюся у стены, разместил там склянки.

Все, пора воевать.

Окна сплошь затянула черная пелена, зеркально дрожащая бликами пока горевших ламп. Мрак не хотел никого выпускать, насыщая вековечный голод, закидывая в свою топку угольки-людишек, хрустя ими и впитывая дикий страх. Мрак, выпущенный Проводником, проник повсюду, заставляя умирать даже никелированную сталь. Ржавчина, на глазах, сожрала стойку с пробирками анализов. Стекло разлетелось осколками и крупными каплями крови.

Мрак набирал силу быстро, белые штрихи отдавали морозом, разрастаясь на стенах. Когда сюда доберутся полиция, МЧС, коллеги медиков… станет совсем худо. Мрак получит еще больше силы, попробует накрыть весь район вокруг, превращая его в огромное кладбище.

Он торопился, идя, как борзая по следу, как стрелка компаса поворачивается на север. Ярость внутри радовалась, заливаясь довольным хрипом-лаем-хохотом, рвалась наружу, едва сдерживаемая. Порой та почти прорывалась, начав сразу с больничного коридора за сестринской.

Палата справа, огромная, с крошащейся штукатуркой и расползающейся плесенью, смердела тленом и свежей кровью. Блестящие сгустки не упокоенных душ, взятых Проводником почти за три месяца в городе, оседлали двух больных, склеили друг с другом, превратив в огромного жука, костяно щелкающего суставами и челюстями обеих голов, растущих с концов чудовища.

Желтая тварь, разорвавшая своих соседей, жрала в обе глотки, пихая внутрь оторванные куски. Склизкие клубки душ, вылезающих наружу то тут, то там, тянулись к плоти, вязли в ней, пока еще слабые, но на глазах наливающиеся алыми искрами разрастающегося Мрака. Лица, либо что там осталось вместо них, кожаные обвисшие мешки брылей, черные выпуклые глаза, развернулись к нему.

Зажигалка щелкнула, фитиль занялся, стекляшка полетела прямо посередке чудовищного ублюдка, порожденного Мраком. Тот лишь разминался, создав эдакое неуклюжее ублюдчество, полыхнувшее по всей длине, завизжавшее и попытавшееся рвануть к своему убийце. Автомат загрохотал, подрубая лапоруконоги, обрушил нелепое существо и оставив гореть внутри.

Он шел дальше, не обращая внимания на следующие попытки задержаться. И так потратил один «коктейль» и секунд тридцать, на какую-то ненужную сволочь, еще оравшую позади.

Длинные больничные коридоры, уже плохо освещенные постоянно моргающими лампами. Желто-зеленые казенные стены, черно-зеркальная мембрана, затянувшая окна, серая плесень, разрастающаяся чуть быстрее морозно-голубой поросли кристаллов, бегущих пока по низу и полу. Крики и вопли, рвущиеся из-за каждой двери, просьбы, мольбы, хрипы, чавканье и хруст.

Огромная туша, лопнувшая складками халат в цветочек, шевеля дрябло-бледным холодцом в паутине вен, сочно хлюпала где-то там, откуда темнели редкие волосы. Трещала костями, размазывая по полу оставшееся от тощего интерна, открывавшего и закрывавшего рот, без звука или крика, лишь смотрящего в потолок совершенно белыми глазами.