Борис Конофальский - Во сне и наяву

– Ты не должен так к нам заходить, Роэ! – причём слова он не произносил, они вылетали из его глотки сами, ни губы, ни челюсть, ни язык его не шевелились. Нудный, монотонный звук просто шёл из его горла. – Мы тебя не звали!

– Вы бы хоть раз в десять лет делали тут уборку. Помойте хотя бы стены и стол, раз уж на всё остальное вас не хватает, – Виталий Леонидович морщится.

– Ты здесь нежеланный гость, Роэ! – всё так же не шевеля губами выдаёт этот чудной парень. – Матушка уже недовольна тобой. Мы тебя не приглашали!

– Плевать я хотел на твои приглашения, Рузик, заткни свой рупор и позови сюда мамашу, – холодно бросил Виталий Леонидович, по рассеянности прислоняясь светлым плащом к грязному косяку. К нему направилась молодая кошечка, хотела понюхать его брюки, но Роэ откинул ей ботинком. Брысь, мерзость.

Костлявая баба смотрела на него неотрывно, а Рузик, не вставая со своего места у холодильника, стал говорить всё так же монотонно.

– Коготь говорит, что распорет тебе брюхо, если ты не уберёшься.

– Да-да, – Роэман помахал рукой костлявой бабе. Он, конечно, храбрился, но на самом деле с этой уродиной нужно было держать ухо востро. – Хорошо, распорет, но сначала я поговорю с мамашей.

Баба вращала своими тупыми зенками, пытаясь нагнать на Виталия Леонидовича страха. А Рузик посидел, попыхтел раздражённо и спросил у него:

– Матушка хочет знать, о чём ты хочешь говорить?

– Дело обычное. Надо найти червя, – сразу произнёс Роэман.

– Ты дурак, Роэ, матушка сказала, что ты жратва жуков-могильщиков, вонючая крыса, и что она не будет искать для тебя червей. Матушка сказала, чтобы ты убирался, – пропищал юноша.

– Скажи старухе, что я тоже её люблю, а ещё скажи, что червь входит где-то на юге, – начал Виталий Леонидович, словно не слышал последних слов Рузика.

– Ты, что, не слышишь меня? – Рузик раззявил свою пасть ещё шире и пищал из неё уже весьма громко.

– Да слышал я тебя, придурок ущербный, – небрежно сказал Роэ. Он, не обращая внимания, продолжал гнуть своё: – Скажи старухе, что червь воняет гарью. Ирра его быстро найдёт.

Да, он знал, что это произойдёт.

Одно упоминание гари всё сразу изменило. И Коготь, и Рузик замерли, Роэ понял: сейчас они оживлённо разговаривают с мамашей. И разговор был недолгим. Виталий Леонидович услышал, как за его спиной скрипнула дверь:

Ну вот, теперь только и начнётся настоящее дело. Старая тварь выползает из своей вонючей берлоги. Он поморщился, когда у его ног, одна за другой, пробежали три коши и жирный, кажется, собирающийся подохнуть кот. Хозяева этой очаровательной квартирки зашевелились. В тёмном коридоре шумно засопел, задышал большой мужичара, судя по всему, один из мужей-трутней старухи. Хлопнула дверь. Кто-то стал подвывать.

«Ожили? Как я вас всколыхнул! А вы как думали, уроды? Разговор будет про гарь. Иначе стал бы я мараться разговорами с вами, не будь дело серьёзным?», – думал Роэ, отходя от прохода, чтобы впустить на кухню инвалидное кресло со скрюченной старухой и толкающей его здоровенной бабой в старом халате с отёчными ногами и ещё более отёчной мордой.

Старуха трясёт башкой, подняла на него глаза, пытается поймать его взглядом, а зенки мутные, на первый взгляд безумные. Но это на первый взгляд. Она заговорила с ним сама, без помощи Рузика. Руки скрючены древним артритом, сама кособокая, башка едва не лысая, вся в старушечьих пятнах, давно не меняла себя. Старуха трясётся и трясётся, но говорит она твердо, голос ровный:

– Нет мне дела до твоего червя, Роэ. И зря ты к нам ходишь, засну я, не угляжу, а Коготь тебя разорвёт. Жратвой нашей станешь.

Сама рухлядь древняя, а зубы у неё, как у молодой. Ну, зубы ей нужны для дела. Пожрать, тварь, не дура.

– Подавитесь, – сухо отвечает старухе Виталий Леонидович, это было лишнее, не нужно было их лишний раз провоцировать. Просто не сдержался, но теперь уже слово вылетело, и он продолжал. – Мамаша, ты, видно, не расслышала, что я говорил. Так я повторю. Червь воняет гарью. Червь ходит за Черту. Его нужно найти. Или ты думаешь, что не нужно?

Старуха сморит на него мутными глазами, трясёт башкой, долго молчит и наконец отвечает:

– Ирра занята, мне нужно новое сердце.

Могла бы не говорить, это Виталий Леонидович и сам видел. Старуха давно не свежая. Ей нужно обновление.

– Ирра ищет мне сердце, – продолжала старая, – и корм моим детям. Ей не до червя.

Да, конечно, конечно, он на другое и не рассчитывал. Но у него был козырь в рукаве. Он резко наклоняется к старухе, так резко, что Коготь, та костлявая бабища, что сидела за столом, вскакивает во весь свой двухметровый рост. Роэ знает, что она уже и когти выпустила, но он даже не глядит в её сторону, он смотрит на старуху, чувствует, как от неё воняет старостью, и продолжает говорить прямо ей в лицо:

– Это не моя прихоть, мамаша, не моя. Ко мне приходила Бледная, собственной персоной, приходила с огромным псом. Это она приказала искать червя. И она придёт опять, и когда придёт, – он трясёт пальцем перед носом старухи, – я скажу ей, что ты не захотела мне помочь выполнить её приказ. Тебе ясно, старая?

Только договорив, он выпрямился и с презрением взглянул на костлявую бабу. Ну, конечно, дура уже прятала свои чёрные когти.

Ещё бы. По сути, он сейчас являлся проводником высшей воли.

Даже самые безмозглые, самые отбитые твари теперь не рискнули бы причинить ему и малейшего вреда.

Теперь все молчали. Но Роэ знал, что сейчас-то как раз они бурно обсуждают его слова. Впрочем, эта тишина длилась не долго:

– Пожелание Рогатой Госпожи, – заговорила старуха, как только Роэ собрался ещё что-то сказать, – будет исполнено. Ирра сейчас же начнёт поиск.

– Отлично, – Виталий Леонидович одобрительно кивнул, он был уверен, что как только произнесёт нужное имя, дело сразу разрешится. – А ты роди себе ещё одну Ирру. Пусть ищет тебе новое сердце.

– Матушка не сможет больше никого родить, пока не сменит сердце! – тут же разинул свой рупор Рузик.

Едва успел произнести, как тут же получил тяжёлую затрещину от Когтя. Баба так ему врезала своей костлявой лапой, что тот, зашипев, покатился по полу. И поделом, это дело секретное. Никто чужой не должен знать, что творится в семье.

– Пусть Ирра найдёт меня, и побыстрее, мой телефон у вас есть, – произнёс он.

Дело было сделано. Виталий Леонидович вышел с кухни. Там, в полутьме длинного коридора, на него из-за кучи какого-то хлама кинулся большеголовый карапуз. Затопал ножками, оскалился, зубы острые, звериные, пальцы согнул на манер звериных. Охотиться учился, ублюдок. Намеревался вцепиться в ногу Роэ этими зубами. Но Виталий Леонидович успел его встретить хлёстким пинком в здоровенную башку. Ребенок полетел и с размаху ударился в косяк двери. Упал, заплакал совсем по-детски. Как настоящий ребёнок. Роэ усмехнулся и довольный пошёл дальше к двери, сожалея лишь о том, что удар получился несильный.