Артем Углов - Предел прочности. Книга четвертая [СИ]

- В надежде, что Палач отправится следом и начнет потрошить на новом месте, - улыбаюсь и вдруг уголки губ опускаются сами собой. Кровавая отбивная в спятившем лифте, болтающееся тело Моряка, застрявшего головой меж световых панелей. Нет, быть того не может… Это не подчерк убийцы: трупы никто не вскрывал и не обгладывал. Простое совпадение - тут явно поработали люди, а не Тварь из запределья.

- Про Золотую башню думаешь? - напарник словно мысли мои прочитал. С интуицией у Мо всегда был полный порядок, отшлифованной и ограненной годами службы. – Подумал и забудь, курсант, потому что не его рук дело. Этой мрази доставляет удовольствие убивать лично.

Мо вдруг замолк и уставился в темноту: на дальнем конце улочки показалась подгулявшая парочка. Мужчина обнимал спутницу, о чем-то горячо говорил, а та не переставала хихикать. Каблучки гулко цокали по булыжной мостовой, эхом отражаясь от стен домов.

До чего же салон неудобный… Я почувствовал боль в коленке, упершейся в бардачок. Заныла напряженная спина, неприятно отдало в шею. Да уж, это не привычный корнэт, где дремать одно удовольствие, а уж сладко потянуться, сама Вселенная велела. Сидим здесь, скрываемся от всех подряд, словно парочка влюбленных школьников. Мо совсем рехнулся со своей конспирацией. Я все понимаю – опыт, мастерство, которые не утопишь на дне бутылки, но даже самый хороший детектив способен допиться до чертиков, до состояния маразма. Может у него того, белая горячка наступила? Принюхиваюсь, но кроме едкого запаха пота никаких других ароматов не чувствую. Если Мо и бухал, то явно не сегодня.

- Пришла пора рассказать.

- Что? – не понял я.

- Все, что может оказаться полезным, от «а» до «зэта». Нюхом чую, курсант, что-то ты скрываешь и это что-то мне нужно позарез знать.

- Я давал подписку о неразглашении.

- Поэтому не давлю, оставляя выбор за тобой. Все расклады выложил, дальше сам думай.

А чего здесь думать? На Организацию никакой надежды нет – это механизм бездушный, мыслящий масштабами, где отдельные человеческие жизни ценятся не больше пешек на шахматной доске. Рассказал я Валицкой о сущностях из запределья и чем все в итоге закончилось? Диагноз поставили и таблеточки прописали, мол не волнуйтесь, пациент, у вас небольшое отклонение, в пределах нормы. Только нихрена это не галлюциногенный синдром, и даже не парамнез. После Золотой башни понял это отчетливо, и в наличии марионетки больше не сомневался, потому как не спишешь на глюк и выверты мозга то, что имеет материальное воплощение - записи переговоров по рации, которые были сделанные в тот злополучный день, и которые хранятся у Майера в сейфе. На них можно отчетливо разобрать слова: «лифт номер шесть не работает». Слова, сказанные лично мною и ни кем другим, а значит ничего не придумал, не сочинил на следующее утро, дополнив картину прошлого воспаленным сознанием.

- То, что расскажу… в это трудно поверить.

- А ты попробуй, курсант.

Ну я и попробовал. Рассказал о Марионетке, останавливающей время в момент опасности, о Палаче, который вселяется в чужие тела и деформирует их до неузнаваемости, о родном брате, который возглавляет секту, и который вроде как тоже заражен, или инфицирован, или хрен пойми что.

Мо долго молчал, и что было уж совсем непривычно, не делал попытки сквернословить. Только толстые пальцы-сардельки тарабанили по оплетке руля.

- И? – не выдержав, спрашиваю у напарника.

- Переварить надо.

- Диагноз поставить?

Мо хмыкает, поворачивает лицо в мою сторону. Отчетливо вижу лоснящийся нос-картошку, капельки пота на втором подбородке.

- Ты вроде себя умным считаешь, курсант, а простых вещей не понимаешь. Представь собрание церковного синода в родном мире. Представил? Сидят там мужи в рясах, расшитых золотом, сплошь благообразные, и вдруг заявляется к ним умник вроде тебя и заявляет с порога: «бога нет». Как отреагируют достойные сановники? Не поверят, в лучшем случае, а в худшем взашей выгонят, потому как хулу возводишь.

- И в чем суть истории? - не понял я.

- Да в том, курсант, что Организация и есть тот самый синод, поддерживающий веру в силу разума и логики. Только вместо заповедей у нас формулы и теоремы, вместо завета – учебники, а профессура заменила апостолов. И только посмей сомневаться, тут же придадут анафеме, как культиста, как человека темного и не образованного, распространяющего ересь среди верной паствы.

- Поэтому меня записали в безумцы?

- Знаешь, это не самый плохой вариант, могли и на костре сжечь… Да шучу я курсант, расслабься: здесь не ваше средневековье, инквизиция отсутствует как таковая. Тебе просто не поверили и на этом все закончилось. Валицкая - умная баба, но ученая до мозга костей, потому и мыслит учеными категориями, другого не дано. Ей, чтобы представить какие-то там потусторонние, сверхъестественные силы, влияющие на реальность, это как… как…

Мо явно заклинило: он секунд пятнадцать пытался подобрать сравнительную характеристику, но так и не смог, отчего хлопнул с досады по рулю.

- А ты, выходит, поверил?

- Сам не знаю, курсант. Всякой херни в жизни наслушался и навидался, поэтому твоя история не кажется такой уж безумной. И чем дольше об этом думаю, тем больше убеждаюсь: есть в ней логика. И факты кое-какие на место встают, которые раньше понять не мог, и о которых ты, курсант, даже не подозреваешь.

- И какие будут выводы?

- Не суетись раньше срока. Мысли нужные, они как сдобные пирожки: их поперву в муке обвалять нужно, маслом натереть, в духовку засунуть, дать потомится, и только потом сесть жрать… Вали-ка ты в особняк, курсант, барышню свою охранять, а мне подумать надо.

- Подбросишь?

- С чего это? – удивился напарник. – Я даже шлюх до дома не подвожу.

От кого другого фраза прозвучала бы обидно, но Мо такой Мо.

Той же ночью приснился мне сон, даже не сон - череда отрывков, ярких образов из разговоров с братом. Разговоров, которых никогда не было… в той самой реальности, которую помнил.

- Ща пройдет, ща пройдет, - Михаил сидит рядом, раскачиваясь в такт словам. Вперед-назад, вперед-назад, пальцы вцепились в колени, а взгляд уставился в пустоту.

- Ща пройдет, ща пройдет, - бормочет он не переставая.

И я точно знаю, что пройдет, словно уже наблюдал подобные приступы. Три-четыре минуты, максимум пять и обязательно отпустит.

- Ща пройдет…

Следы экземы, ошметки шелушащейся кожи на лысом черепе, где когда-то давно росли густые черные волосы. Эти воспаления особенно доставали Михаила, он расчесывал их до кровавых волдырей, пока ногти не начинали скрести открытую рану, и только тогда успокаивался. Успокаивался ровно до того самого момента, пока повреждение не подсыхало корочкой и не начинало чесаться с новой силой