Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том первый. Заповедник для академиков

Может, поэтому, уже поверив в то, что атомная бомба упала на Варшаву, Черчилль не мог поверить в смерть Гитлера, Геринга и Гиммлера — бывают совпадения вне человеческого разумения, возможные лишь в авантюрных или фантастических романах. А Черчилль был сугубым реалистом, и притом осторожным, при оценке благоприятных совпадений.

Но уже к вечеру стало ясно, что Гитлер погиб, тело его было извлечено из-под обломков, но врачам не удалось раздуть тлеющий огонек жизни. На месте были убиты также сопровождавшие фюрера бонзы Третьего рейха — Гальдер, Гиммлер, Геринг и Геббельс, не считая сонма генералов и чиновников поменьше рангом.

В тот день и последующие несколько дней некому было считать убитых Сталиным жителей Варшавы, впрочем, о них тогда думали лишь сами поляки — окружающему миру казалась более важной смерть диктатора.

Странно, но война в Польше еще несколько дней продолжалась, и ее характер изменился не сразу, но уже на третий день стало ясно, что со смертью главных вождей империи стало не за что сражаться, и Польша оказалась никому не нужна. Горстка бандитов придумала лозунги, вопли, а затем и идеологию, которая была принята населением государства, но, оказывается, вовсе не существовала вне банды, потому что была не более как набором вспомогательных способов убивать несогласных.

Года через два в Берлине была напечатана книга одного из последователей генерала Гаусгофера, в которой утверждалось, что крушение марша на Восток было вызвано именно этой мистической смертью, которая автором связывалась с женщиной — славянкой, обладавшей невероятной мистической силой и затянувшей Гитлера в «варшавскую ловушку». Известно было имя этой женщины — Альбина, но никогда не будут разгаданы появление ее в Берлине и причина ее таинственного влияния на Гитлера. А те лица, которые могли бы внести ясность в эту тайну, ушли на тот свет вместе с Гитлером либо по весьма существенным причинам предпочитали молчать.

Война не может кончиться в одночасье, если не было приказа ее кончить. Как только сведения о гибели фюрера были подтверждены в штабе войск «Ост» и в самом Берлине, верховное командование автоматически перешло к генерал-полковнику Кейтелю, а руководство партией взял на себя Рудольф Гесс.

Однако наступление германских армий вскоре застопорилось, словно из него выпустили воздух, а трехчасовое нарушение связи и почти десятичасовой перерыв в преемственности командования привели к переменам в самом характере военных действий.

Польские армии, отступившие из Варшавы и сконцентрированные как возле крепости Модлин, так и южнее, в районе Катовиц, воспользовавшись заминкой в немецком наступлении, перешли к активной обороне, а на некоторых направлениях даже пытались наступать. В результате удачной атаки 2-го танкового полка, поддержанного креховецкими уланами полковника Дибич-Волынского, 37-я немецкая пехотная дивизия очистила город и неорганизованно отступила к Лодзи. Это еще не было переломом в войне, но сведения о первой удаче вкупе с известием о том, что немецкому десанту так и не удалось взять Вестерплатте, распространялись по Польше тем таинственным мгновенным образом, как некогда вести о наступлении тевтонских рыцарей или появлении турецких армий на южных границах.

А Черчилль — в том же старом кабинете в Адмиралтействе и в присутствии тех же действующих лиц, что несколько дней назад, — даже позволил себе возмутиться:

— Что же произошло? В мире должна быть логика!

— В политике нет логики, — ответил сэр Энтони Иден, присоединившийся к немногочисленным слушателям Главного лорда Адмиралтейства. — Я исповедую этот принцип весьма успешно.

— Вы молоды, сэр Энтони, — заявил Черчилль. — Вам простительно не видеть того, что скрыто под поверхностными водоворотами.

Он оглядел собеседников. Все они — и Иден, и Никольсон, и Маунтбэттен — были молоды и годились ему в сыновья. Но они были куда ближе сэру Уинстону, чем растерянные перед лицом бандитской наглости старомодные джентльмены.

— У Сталина, как мы можем предположить, есть только одна атомная бомба. И он бросает ее на Варшаву. Если кто-нибудь из вас сможет нормальным языком разъяснить мне, зачем он это сделал, я дарю ему на выбор любую бутылку вина из моей скромной коллекции!

— Он хотел убить Гитлера, — сказал Никольсон.

— Чепуха, — не согласился Иден. — С Гитлером у Сталина было заключено наивыгоднейшее соглашение — он получал половину Восточной Европы. Убив Гитлера, он расторгает союз, пусть даже союз двух бандитов, союз уголовников, но выгодный обеим сторонам. Даже в уголовном мире так не делается.

— У меня козырная карта, — продолжал рассуждать вслух Черчилль. — Всего одна. Я не могу с ее помощью выиграть большую игру, но этот кон — мой! Но какой кон? Я почти убежден, что, имея в кармане бомбу, Сталин мог торговаться с Гитлером с куда более выгодных позиций, чем раньше. Он мог за эту бомбу получить и саму Варшаву, они могли разделить мир между собой…

— А как ему надо было ее употребить? — спросил Маунтбэттен, желая найти подтверждение собственным выводам.

— Я бы на его месте припугнул нас с вами, адмирал, — сказал Черчилль. — Нет, не обижайтесь, не лично вас, а тех, кто правит нашей страной, и политиков типа Даладье. Я представляю бандитский шантаж — совершенно в стиле дяди Джо или Адольфа: бомба падает на Париж! И затем следует совместный ультиматум — Франция должна выйти из игры, иначе она получит еще порцию… А затем наступит наша очередь.

— Но в Америке уже идут работы над бомбой, и, наверное, скоро они смогут что-то противопоставить… — Никольсон оборвал собственную фразу и махнул рукой.

— То-то, — улыбнулся Черчилль. — Видите, насколько это неубедительно. Пока американцы сделают свою бомбу, у Сталина их будет уже двадцать. За последние дни я провел несколько часов, беседуя с нашими ядерными физиками. Для того чтобы сделать первую бомбу, нам потребуется несколько лет. Мы даже не знаем, с какого конца взяться за проблему. Но как только ты сделал первую — остальное дело техники. Она ведь проста, как яблоко.

— А как же русские?

— По нашим расчетам, русские потратили на бомбу семь-восемь лет, и для этого они угробили несколько десятков тысяч человек — потому что все, что там есть, строили рабы, заключенные лагерей…

— Как же они догадались? — спросил Иден.

Черчилль не стал отвечать на этот вопрос. Он снова принялся ходить по мягкому ковру — сильный и жесткий, как носорог, несмотря на свои годы.

— Ну, допустим, что Сталин решил сыграть в собственную игру. Значит ли это, что у него есть в запасе уже готовые бомбы? А наша разведка молчит.

— Наша разведка молчит. — Иден с упреком кинул взгляд на засевшего в темном углу сэра Рибли. Тот только пожал плечами, что ровным счетом ничего не означало.