Кир Булычев - Сочинения в трех томах. Том первый. Заповедник для академиков

— Как шпионская добыча? — спросил Андрей. — Чтобы там тоже сидеть в клетке?

— Вы слишком догадливы, мой юный друг, — сказал Фишер. — Но вы правы.

— Неужели дела в вашем королевстве так плохи, что вы решили бежать, а меня взять как пропуск?

— Ну, молодец! — Фишер поднялся и прошел к двери, чтобы посмотреть, не подслушивают ли их, на самом же деле, как показалось Андрею, чтобы скрыть свое смущение, — он не ожидал, что беседа повернется таким образом.

Фишер обернулся к Андрею, снял очки и принялся их протирать клочком замши.

— Никогда бы не узнал вас, — сказал он, надевая их и оглядывая Андрея, как собственное творение. — Вы не представляете, каким заморышем мы вас оттуда вытащили. Лысый, уши торчат, глаза ввалились — ну буквально живой труп. А сейчас вас впору срисовывать для плакатов: «Истинный ариец, вступай в ряды!» или, может, «Истинный комсомолец, вступай в ряды!».

— Карл, говорите же, — прервал его Андрей. — Я ведь не мальчик и понимаю, что все вокруг идет прахом.

— И хуже того, — согласился Фишер. — Вчера во время парада в Варшаве Сталин сбросил на Гитлера атомную бомбу. Как он догадался, что его главный соперник в борьбе за мировое господство будет именно там в тот момент, а Гитлер, который отлично знал, что у Сталина есть атомная бомба, доверился ему и решил, что ему-то ничего не угрожает, — я этого не понимаю! Но, как назло, эта мгновенная акция Сталина свалила карточный домик, который казался такой стройной и высокой пирамидой! Вместе с фюрером погибли основные чины партии. Сейчас в Берлине Рудольф Гесс пытается собрать воедино и держать в руках партию — на сколько его хватит? Сожрет его Борман или начнется переворот со стороны социал-демократов? Ты же представляешь, сколько в Германии недовольных фашизмом, которые жили в трепете перед Гитлером и Гиммлером!

— И чего вы ждете?

— Я жду страшно опасных для тебя и меня пертурбаций в рейхе, я жду гибели рейха, потому что он, не забудь того, мой мальчик, находится в состоянии войны с Англией и Францией. А те молчали и лишь лениво пошевеливались, пока был жив Гитлер, и все надеялись, что Гитлер их не скушает. Теперь же там, поверь моему слову, к власти придут такие деятели, как Черчилль или де Голль, — ярые враги германского духа.

— Вы говорите как газета «Правда», — улыбнулся Андрей.

— Мы с ней представляем родственные социальные структуры, — ответил Фишер. — И я знаю, что, почуяв нашу слабость, зашевелятся так недавно съеденные нами Чехословакия и Австрия, не говоря уж о Польше, для которой смерть Гитлера — знамение католического Бога. Я не удивлюсь, если завтра французы перейдут немецкую границу с одной стороны, а поляки — с другой.

— Даже так страшно? — Андрею не было жалко фашистов, но каков Фишер! Как он спешит переменить флаг! Значит, и такие заслуженные крысы побежали с корабля?

— Простите, забыл вам сказать, — продолжал Фишер другим голосом, будто извиняясь перед Андреем. — Судя по всему, погибла ваша спутница Альбина.

— Где? — Андрею вдруг стало так больно.

— В Варшаве. Она была на параде вместе с Гитлером. Рядом с ним.

— Как жалко… — сказал Андрей. — Как ее жалко.

Андрей выпил ликер, ликер был душистый, но слишком сладкий. Он предпочел бы сейчас водки. И догадливый Карл крикнул охраннику — так, чтобы тот услышал в вестибюле, — и приказал принести из кухни шнапса.

Они молчали ту минуту или две, пока охранник принес бутылку, и Фишер налил Андрею водки в чайную чашку. Потом подумал, налил себе тоже.

Охранник молча вышел.

— И еще мне жалко, — сказал наконец Андрей, — что она так и не отомстила. Она хотела отомстить Алмазову, а может, Сталину — тем, кто был виноват в смерти ее мужа. Я думаю, что она согласилась стать… подругой Гитлера ради этой мести.

— Я согласен с вами, — сказал Фишер. — Но и вы согласны… — Он понизил голос. — Вы согласны лететь со мной в Англию?

— Разумеется, — сказал Андрей. — Куда угодно — только отсюда. Мне надоел очередной лагерь. Пора на пересылку.

В своих предчувствиях Карл Фишер был более чем прав. Уже когда он сидел у Андрея Берестова, начались бои вокруг Варшавы — корпус Гудериана, попавший под удар в Варшаве, начал отступать, и с каждым часом все более обнаруживалось, что эта война — чистой воды авантюра Гитлера, которая могла бы принести плоды, если бы он оставался наверху пирамиды. Без него эту войну скорее следовало бы назвать операцией «Голый король». Эти слова принадлежали Рузвельту и были сказаны куда позже, после того как Черчилль стал премьер-министром. То есть на следующий день.

На улицах чешской столицы появились демонстранты — полиция и вызванные войска разгоняли их, в одном месте эсэсовцы открыли стрельбу и убили несколько человек, но к ночи на Вацлавскую площадь вышла вся Прага, и площадь украсилась миллионом зажженных свечей.

Генерал де Голль, столь тщательно оттесняемый Гемелином, без приказа свыше, так и не дождавшись окончательного решения Генерального штаба Франции, сговорился с командующим 5-й армией и двинул свои танки на Кельн. Сопротивление этому удару было слабым и неорганизованным.

Когда стемнело, как раз во время первого налета английских бомбардировщиков на Берлин, не принесшего большого вреда, но посеявшего панику в городе, в рейхсканцелярии Рудольф Гесс принял приехавших из Варшавы, чудом оставшихся в живых тибетского ламу Ананду, который так и не промолвил ни одного слова, и Лобзанга Рапу. Оба были истерзаны дорогой и испытаниями, которые им пришлось перенести. Лобзанг Рапа первым делом заявил, что железные дороги к востоку от Берлина потеряли общее управление и вагоны переполнены дезертирами. Гесс отмахнулся от этой информации — это дело министерства транспорта и военных комендатур. Сейчас, после мученической кончины Великого Мага и Учителя — генерала Гаусгофера, следовало решить, что делать Посвященным далее. Ведь среди них нет согласия, как трактовать взрыв бомбы? Принять ли его за возмущение рока против неправильных и несвоевременных действий фюрера или пренебречь трагедией и продолжить великую борьбу? Вызванные на ту же встречу еще два представителя Посвященных, вчера еще обладатели великой страны и предмет трепета соседей, не имели собственного мнения и надеялись на то, что тибетский учитель и камрад Гесс лучше их владеют связями с иррациональным миром.

— Мне необходимо срочно вылететь в Тибет, — сказал наконец лама Лобзанг Рапа. На этот раз он был без зеленых перчаток — он боялся, что его кто-нибудь узнает. — Попрошу выделить мне самолет и охрану. Я не могу дать ответа без консультаций с ламами монастыря в Лхасе, и вы это понимаете не хуже меня, герр Гесс.

Гесс отошел к столу, за которым еще недавно сидел фюрер.