Вера Порет - Жестокий эксперимент

Почему я не могу остаться в этой иллюзии? Здесь я жила бы счастливо в той квартире, о которой мечтала в детстве. Этот диван выделялся ярким оранжевым пятном в бежевой гостиной. Стенка была светло-коричневой, на ней стояли разноцветные сувениры. Тетка много путешествовала. Фасады кухни были черными, глянцевыми, и маленькая я любила смотреть на то, что в них отражалось. Я видела в них очертания себя. Это место – символ хорошей жизни, вытянутый из детства. Как же мне хочется тут остаться!

Пол вокруг меня побагровел. Кровь, хлеставшая из носа, залила все вокруг.

Черноволосая женщина вдавила в мою вену иглу и ввела все, что было в шприце.

Ты не Екатерина, ты моя тетка, которую подсознание вызвало с того света, чтобы сказать, что у меня теперь тоже есть своя квартира. Она даже побольше твоей.

Я свалилась в красную лужу и увидела, как женщина уходит. Моя кровь отпечаталась на ее белых носках. Сил не осталось, чтобы подняться и озвучить все, что во мне копилось долгие годы. Это из-за тебя я пошла продавать свое время. Ты и моя мать вбили в мою голову, что иметь собственную просторную бетонную коробку необходимо. Я верила, что свое жилье – это моя цель.

Нет, это не так. Мне не это нужно!

Щелкнул замок. Женщина ушла, заперев за собой дверь.

Веки стали чрезмерно тяжелыми, я больше не хотела сопротивляться. Эта иллюзия завершилась.

Я смирюсь и приму, что быть счастливой могу только во снах.

Я лежала на спине. Язык прилип к небу, руки не слушались. Хотелось пошевелиться и понять, что происходит. Где я?

– Ольга, просыпаемся.

С трудом открыла глаза и увидела белый потолок с яркими лампами. Какие-то присоски не давали повернуть голову, но сжать и разжать пальцы рук получилось. Я чувствовала себя так, будто меня переехал бульдозер. Ноги и спина все еще были ватными и меня не слушались.

– Ваш контракт подошел к концу. Меня зовут Дмитрий Игоревич, и я буду сопровождать вас в период реабилитации.

Кровать зажужжала и приподняла мое туловище. Теперь я могла рассмотреть палату. Из-за приоткрытых жалюзи пробивался дневной свет, и его наверняка хватило бы, чтобы осветить палату, но лампы были включены, и электрический свет вкупе с белыми стенами ослеплял. Хотелось закрыть глаза и дать им привыкнуть к такому яркому освещению. Пахло какими-то лекарствами.

Доктор нажимал на какие-то кнопки, и они издавали противный писк. Медсестра начала снимать присоски с моей головы, вырывая волосы клоками. Я поморщилась, и девчонка извинилась. Небось, еще руку не набила на пациентах. Надеюсь, она не все волосы содрала с моей головы.

– Как вы себя чувствуете? – доктор глядел не на меня, а в монитор.

– Так себе.

– Посмотрите на лампочку над входной дверью. Какого она цвета?

Он не отрывался от разноцветных линий на мониторе.

– Зеленого.

Эта маленькая дурацкая лампочка не мигала, а просто неярко светила зеленым.

Доктор сам снял последнюю присоску с моего виска.

– Отлично. Значит, вы воспринимаете реальность такой, какая она есть.

– А может быть по-другому?

– Может, – усмехнулся доктор. Его худое лицо выглядело так, будто он тусит на вечеринке и наблюдает за идиотскими фокусами аниматора. Мне его настроение не передалось. Хотя не спорю, пациентка с всклокоченными волосами и затуманенным взглядом выглядит смешно.

Я будто очнулась после столетнего сна. Или не столетнего, но чрезмерно продолжительного. Сколько я была в отключке?

– Вы помните, как подписали договор?

– Помню.

Да, я это помнила. Мне очень хотелось сбежать, а идти было некуда. Я желала иметь свой угол.

Вообще-то, не угол, а большую и просторную трехкомнатную квартиру. Я просто отдала несколько лет своей жизни в обмен на жилплощадь.

– Вот и хорошо. Отдыхайте, я зайду к вам через два часа. У вас наверняка появятся вопросы.

Я пялилась в белую стену напротив кровати и собирала свои воспоминания в единое целое. Не верилось, что прошло целых семь лет! Может, кто-то ошибся, и меня разбудили раньше?

Ко мне зашла худощавая медсестра с тугим пучком из темных волос, и я спросила у нее, какой сегодня день. Она заулыбалась. Согласна, дурацкий вопрос. Оказалось, что действительно прошло семь лет. Обалдеть! Теперь мне двадцать девять лет и у меня есть своя квартира. Трешка в новом районе. Впрочем, я плохо помнила, в каком именно. Я приезжала в свою квартиру дважды перед тем, как заснуть. Там делали ремонт. По контракту Институт должен был это жилье сдавать и четверть от вырученной суммы перечислять на мой счет. Надеюсь, там накопилась кругленькая сумма. Мне потребуется какое-то время, чтобы понять, каков мир, в котором я очнулась.

Вопросы начали появляться через час после пробуждения. Хотелось знать все. Что со мной происходило все эти годы? Почему я не помню даже снов? Где мои родные? Мать. Отец. Интересовались ли они мной?

Врач у меня был пунктуальней некуда. Он пришел ровно через два часа и снова спросил о самочувствии. Мне стало лучше. Уже не тянуло в сон, хотя от кофе я бы не отказалась. Эй, когда мне принесут еду?

Врач вывалил кучу умных фразочек о пользе, которую я дала науке и медицине. О том, что благодаря мне и другим, кто позволяет вытворять со своим телом все, что угодно, удается спасать тяжелобольных пациентов. Он нес подобную чушь четверть часа, я начала зевать. Просто расскажи, док, что происходило со мной. Плевать мне на твою науку. Хочу знать, что с моим телом все в порядке, и я не рассыплюсь, как только выйду за ворота Института. Все-таки планирую пожить в своей квартире, завести семью и нарожать детей.

– Вы полностью здоровы. Можете на этот счет не беспокоиться, – подытожил Дмитрий Игоревич.

– Когда я смогу уехать домой?

– Не торопитесь, надо убедиться, что ваше психическое здоровье тоже в норме.

Я вроде бы не собиралась буянить, и зеленые человечки мне не мерещились, но доктор настаивал на том, чтобы я внимательно отнеслась ко всем процедурам. Он спросил, помню ли что-нибудь из тех семи лет, что провела в Институте, но я ни черта не помнила.

Мне принесли вкуснейший в мире обед: макароны с котлетой. Я съела всю порцию и попросила добавки. Не дали. Жмоты!

В палате был туалет и душ. Над раковиной висело зеркало. Мой внешний вид не мог продвинуть науку вперед, поэтому за ним никто не следил. Тело выглядело так, будто бы я спала не в палате, а на жесткой доске в концлагере. Как же сильно я похудела! Ладно. Зато не надо будет сидеть на диетах.

Я прошла курс лечения дурацкими витаминами и отходила на все занятия в реабилитационном корпусе. Оставалось несколько дней до выписки. Мне предстоял один самый важный шаг: связаться с родными.

Телефоны матери и отца молчали. Я дозвонилась только младшей сестре моего папы, тете Лене. Оказалось, что отец умер в тот же год, когда я заснула. Сердце подвело. Он иногда жаловался на боли в груди и обещал сходить как-нибудь при случае к врачу. Так и не сходил.