Павел Гигаури - Соб@чий глюк [litres]

– Тогда погибнет все человечество, – ответил мне человек-орел, и при его словах я почувствовал в воздухе мелкую вибрацию, которая своей колебательной энергией превратила трехмерный мир вокруг в плоский, словно в картинку на листке бумаги, а потом стала разрушать эту картинку, разбивая ее на мелкие частички, которые растворялись в пространстве, как гуашь в воде.

Я открыл глаза. За окном было уже светло, Собакина на кровати рядом со мной не было, на тумбочке около кровати вибрировал телефон.

Звонила Светка. Я ответил и услышал возбужденное приветствие.

– Тема, доброе утро! Я нашла другого психолога, мне его очень рекомендовали, предупредили, что он немного странный, но очень умный и знающий.

– Светка, – отозвался я хриплым голосом, – ты меня хочешь на кичу отправить? Ведь рано или поздно я не удержусь и прибью кого-нибудь из них или их охраны. Может, ты этого и добиваешься?

– Тема, что у тебя с голосом? Ты не заболел? – вдруг проявила озабоченность Светка.

– Нет, не заболел. Но голова раскалывается. Сон приснился какой-то совсем чудной. Такое чувство, что меня отмудохали ночью, все тело болит, голова болит, – я потрогал свое темечко и почувствовал запекшуюся кровь на довольно глубокой распухшей ссадине.

«Вот это совсем интересно», – подумал я про себя, но не мог сообразить, что думать дальше, поэтому вернулся к разговору со Светкой.

– Фатима, я прошу тебя, узнай получше насчет психолога, чтобы опять не получилось неприятностей. Чтоб без причуд, чтобы не драться с охраной, – попросил я.

– Тема, у этого нет никакой охраны, нет секретаря. У него офис где-то на Старом Арбате, совсем крошечный. Он, правда, дорогущий, но его отношение такое: не хочешь платить – твое дело, не приходи, ищи дешевого. И приходить надо на весь день. Проводишь весь день с ним, вместе – утренний кофе, вместе – ланч, обед, а следующие дни – по необходимости.

– Весь день! Ты шутишь? К концу дня я его точно прибью. Как можно терпеть незнакомого человека весь день? Фатима, у меня плохое предчувствие насчет всего этого, – заключил я откровенно.

– А почему вдруг ты стал называть меня Фатимой? – осторожно спросила Светка.

– Фатима, откуда я знаю? Навеяло. Что ты имеешь против Фатимы?

– Ничего. Просто неожиданно.

– Во мне идут сложные метаморфозы, моя тонкая душевная организация сочится говном, я сам не понимаю, что со мной происходит, а ты пристаешь с глупостями. Вот и спросим у твоего гениального психотерапехта, почему я вдруг стал называть тебя Фатимой. Все, давай прощаться. Мне надо лекарство принять, а то голова лопнет. И еще кобеля надо вывести.

– Хорошо. Мне заехать? – игриво спросила Светка.

– Как хочешь. Я не могу понять, чего я хочу, кроме таблетки.

– Ты можешь пойти к психологу через два дня на весь день? У него этот день открыт.

– Могу, – не задумываясь, ответил я.

Мы распрощались.

Я окончательно проснулся. Надо начинать день. Первое – это таблетки: голова ночью явно пострадала. Я встал с кровати, начал натягивать на себя треники и увидел на полу кабель от моей башни. Где эта гнида?

– Собакин! – позвал я зверя, и звук моего же голоса ударил меня по голове, как молоток по кастрюле. Я даже прищурился от боли.

Собакин не появлялся. Я хотел крикнуть еще раз, но пожалел себя и вместо этого отправился на поиски пса. Сделав несколько шагов, я поменял пункт назначения и отправился на кухню за таблетками. Выпив лекарство, сразу же почувствовал себя лучше – просто от того факта, что помощь в пути, она всасывается в моем пустом желудке, потом поступит в кровоток, который я слышу в своих ушах изнутри, и с кровотоком прибудет в мозг, а заодно и к моему темечку и облегчит мои страдания. Собакина я нашел смиренно сидящим у входной двери. Это значило, что он больше хочет ссать, чем есть.

– Ну что, Анубис, смотришь на меня невинными глазами? Слил ты меня. Сдал с потрохами. Я тебя считал другом, а ты оказался лазутчиком, засланным шпионить за мной. Нет у тебя совести, Анубис, только желудок и мочевой пузырь. И еще я по башке получил из-за тебя. По большому счету, ты заслуживаешь сурового наказания.

В этот момент в кармане треников брякнул телефон, сообщая об эсэмэске. Собакин отвел глаза в сторону и чуть повиливал хвостом. Я достал телефон. На экране светился незнакомый номер, а эсэмэска гласила: «С самых древних времен собака есть самый преданный друг человека. Берегите собак!»

– Собакин, скотина, ты что, теперь со мной будешь эсэмэсками разговаривать? – обратился я к Собакину, но тот по-прежнему смотрел в сторону. – С тобой все понятно, пойдем выведу тебя, пока ты в доме не обоссался.

Я взял поводок, пристегнул его к ошейнику пса, и мы вышли за дверь.

Утро выдалось холодным и неприятным, ветер задувал во все щели в одежде, и хотя дождя не было, в воздухе висела сырость, а позавчерашние лужи лежали на асфальте мутными, неприветливыми пятнами. Было ясно, что наступила поздняя осень. Это уже не золотая осень и еще не снежная зима, это то самое время года, которое никто не любит, время апатии, безразличия к происходящему вокруг, время отсутствия желаний. Неспроста именно это время года выбрали большевики для своей революции.

Таблетка и холодный воздух оказали на мою голову благотворное влияние, мысли начали шевелиться, хотя и вяло.

– Анубис, он же Собакин, ты меня сдал Орлу Орловичу спасать человечество, и при этом меня никто не спросил, хочу ли я это делать. Все решили, что человечество надо спасать. А может, ну его на хер? Может, его не надо спасать, это сборище мудаков? Люди только и могут, что жрать, трахаться и все это выставлять в Сеть. И это еще не самое худшее. С математической точки зрения, Собакин, это самое человечество ведет себя как рак. Растет и по мере роста сжирает организм, в котором живет. Знаешь, почему рак прозвали раком? Не потому, что у опухоли щупальцы, как у рака, а потому, что он весь организм раком ставит.

Мы остановились у перехода и стали ждать своего света, с другой стороны улицы, вопреки всем правилам, две девчонки побежали перед идущими машинам, прыгая через прокисшие лужи. Собакин, который сидел у моей ноги и, казалось, не обращал никакого внимания на мои слова, поднял мохнатую голову и сквозь спутанную шерсть посмотрел мне прямо в глаза.

– Анубис, это очень простая и поверхностная мысль. Дети вырастают во взрослых. Я сам когда-то был ребенком, и вот вырос.

Собакин безнадежно отвернулся от меня. Мы тронулись дальше.

– Я вырос, и что из меня получилось? Говоря о том, что человечество мудаки, я не исключаю себя из этой группы. Вот, посмотри, с виду я не пью, не курю, спортивный, могу кого угодно послать на хер – из принципа, денег у меня много, а что я делаю? Девок трахаю, живу в свое удовольствие, а помог ли я кому-то? Вся Африка голодает. Да хрен с ней, с Африкой, даже тут, дома, сколько людей нуждается в помощи. Помог ли я кому-то? Нет. А почему? По-честному? Не знаю, Собакин. Не волнует меня ничего. И вроде есть у меня чувство сострадания, ведь взял я тебя, маленького лохматого беззащитного щеночка-сироту – правда, ты оказался Анубисом, но это детали. Есть во мне чувства, но где они, не знаю. И видишь, Собакин, – я остановился, присел перед псом, который преданно смотрел на меня, положил ему руку на шею, – мне изменила жена. Хорошим мужьям хорошие жены не изменяют. Может, я хороший муж, а она плохая жена? По правде, между нами, Собакин, я муж в лучшем случае никакой, а в худшем – плохой. Многие бабы мечтают о таком, чтобы было бабло, можно было сидеть дома, шляться по магазинам, фитнесам, потрахиваться на стороне, и жизнь удалась. Но Светка не такая, и я это знаю.