Ростислав Гельвич - Русская колыбельная [litres]

Очень едко, но удивительным образом без издёвки усмехнувшись, Аурей снял со своей головы липучки и кинул их на стол.

– Не знаю, что вы там чувствовали про аборт, – сказал он. – Донна правда его сделала, но мне было наплевать. Они лишь подтвердила, насколько я беспомощен, я задумался. Я знал, что потеряю контроль над собой, я думал, что пересилю это чувство, эту беспомощность, но не смог. В итоге я сделал то, что должен был сделать, что обязан был сделать, то, о чём слышал предупреждения, то… Это лишь…, впрочем, ладно. Неважно. Чувствуете, доктор? Вы чувствуете это?

Альберт не нашел сил ответить. С огромным трудом он поднялся, снял провода и, взяв папку со стола, ушёл пошатываясь.

Альберт вернулся в кабинет с чётким ощущением, что он избит, что из него вышибли всё сознание, весь дух, весь разум. Едва только входная дверь закрылась за ним, он смог лишь защёлкнуть замок, а потом плюхнулся на пол и вытянулся во весь рост.

Пережитое, прочувствованное металось в его голове, колотясь о стенки черепа. Альберт всеми силами хотел обмануть себя, сделать вид, что не понимает ни то, о чём ему говорил Адкинс, ни то, что передалось ему во время сеанса.

Но на самом деле он понимал. Это самое страшное.

Всё стало на свои места, по крайней мере в момент отчаянного бессилия и тоски. Умом Альберт осознавал, что нужно встать, умыться, может быть выпить ещё какое-нибудь лекарство, что поможет ему прийти в себя, успокоиться, но сделать этого, при всём желании, не мог.

Его метало. Швыряло. Лихорадило. Альберт хотел бы ухватиться за что, за какие-то хорошие воспоминания, мечты, но просто не знал, как это сделать.

Он катался по полу, хныча, поскуливая. От пережитого его колотило. Перевернувшись на бок, Альберт скрючился в позе эмбриона и закрыл глаза. Слёзы брызнули из-под закрытых век, и, вроде бы, стало легче.

Мрак. Вокруг только мрак, бесконечный, всепоглощающий, и Альберт никак не мог спасти себя, найтись во мраке. Альберт тонул, задыхался, и никто не мог помочь ему.

Он и сам не заметил, как уснул.

Хороший сон, настоящий.

Альберту снилось, как он познакомился с Лин.

Точнее, как с ним познакомилась она.

На одной из студенческих вечеринок, которые устраиваются везде, всегда и без особенного повода, Альберт впервые в жизни накурился травы и полусидел-полулежал на диване. Абсолютно новые, ни с чем не сравнимые чувства: зрение упорно цеплялось за любое мало-мальски интересное, и Альберту нравилось ловить тягостные, рассеянные мысли.

Он и сам не заметил, как рядом бухнулось ещё одно тело.

Резко звякнули бутылки на небольшом журнальном столике. Лениво повернувшись, Альберт увидел красивые длинные женские ноги в ужасающе безвкусных лосинах, расшвыривающие пустые и полупустые бутылки со стола.

– Смешно… – Альберт глупо захихикал.

– Ага, – ответила Лин. Тогда ещё Альберт её имени не знал, но с тех пор суженая не особенно изменилась: то же каре, те же привычки. – Пиво тут говно.

Лениво оглядывая женские ноги в лосинах, Альберт вспомнил, что вообще-то в руке у него зажат остаток сигареты с травой.

– Хочешь? – дружелюбно протянул он косяк собеседнице, не сводя взгляда с её ног.

Та молча и властно выцепила самокрутку и парой затяжек добила её. Альберт сразу понял, что она курит не в первый раз.

– Трава – говно, – авторитетно заявила Лин. – Сам покупал?

– Не… вообще-то, я сюда с другом пришёл, я раньше вообще не курил, а он меня сюда привёл, ну и дал мне сигарету, сказал, что там трава, и я…

Альберт поймал себя на мысли, что ужасающе многословен.

– Стоп, – сказал он и снова глупо захихикал. – Какую же чушь я несу…

– Ага. Другу своему потом передай, чтобы за хорошую траву можно и заплатить больше. Мог бы вообще зайти в аптеку и взять по закону. Дороже, но того стоит.

Лин закинула ногу на ногу.

– Ты уже три года на мои ноги пялишься.

– Ой! – Альберт дёрнулся и быстро, как ему казалось, повернул голову выше, чтобы увидеть лицо собеседницы. – Извини пожалуйста, я просто… – он резко замолчал. Контролировать себя в таком состоянии тяжело. – Альберт, – наконец сказал он. – Горовиц. Альберт.

Лицо Лин сразу показалось ему немного грубоватым, но красивым. Необычные, жесткие черты лица: точёная челюсть, пухлые хищные губы, карие глаза слегка навыкате. Альберт не помнил, как именно она посмотрела на него, как и не увидел выражение ее лица во сне.

– Zabava, – ответила ему Лин. – Называй меня Zabava.

– Что это вообще такое…

– Слово. Это из другого, мёртвого языка.

Zabava-Лин осмотрела Альберта с головы до ног взглядом уверенной в себе девушки, знающей, что она красива, и знающей, что такое красиво.

– Одеваться ты не умеешь, – сказала она. – Вместо причёски чушь какая-то. Одним словом – dodeek. Зачем я вообще к тебе подсела?

Альберт непонимающе улыбнулся.

– Не будь я пьяной и накуренной – никогда бы к тебе не подсела, – сказала она. – Ни-ког-да!

Только тогда Альберт вспомнил, что видел её пару раз на основах эмпатологии. Ни имени, ни чего-либо ещё о ней, он, конечно, не знал, но припоминал каре.

– Ну, видел и видел, – пожала плечами Zabava-Лин. – Я тебя тоже, допустим. Золотой мальчик, заучка. Ты первый раз накурился и залипаешь, но может быть уже пойдём пройдёмся куда-нибудь?

– Что?

Лин закатила глаза и взяла его за руку.

– Пойдём!

Великолепная ночь. С одной вечеринки они пошли на другую, а потом ещё на одну. Все как в тумане, тут и там особо яркими вспышками всплывали особые, дорогие сердцу воспоминания. Одно из них – нелегальный фанейротим. Они попробовали его где-то в парке за пределами кампуса, уже под утро: оба валились с ног.

Лин сделала глубокий вдох из самодельного испарителя и закашлялась, приложив руки ко лбу.

Альберт уже знал, что такое фанейротим, потому что и в самом деле считался лучшим студентом курса – его допускали к практике.

Он ожидал точно таких же ощущений, как от настоящего фанейротима, но всё оказалось иначе.

– Больно!

– Тихо, чтоб тебя. А то ещё прибежит кто. Сейчас пройдёт.

– Почему-так-больно-то?!

– Потому что он разбодяженный, смешанный. Потерпи.

Удовольствие, не такое стерильное и ровное, как от настоящего фанейротима растеклось по легким. Оно переливчато играло в груди. Альберт заметил, что вместо пылинок в его стекловидном теле теперь плавают контуры каких-то детских картиночек и сообщил об этом Лин.

– Конечно. Мы всю ночь отжигаем. Визуалы из-за усталости.

Она придвинулась к Альберту ближе, но он не сразу это заметил. Она положила руку ему на пах. Альберт удивлённо посмотрел на Лин. Та сосредоточенно расстёгивала ему ширинку.

– Что? – на секунду прервалась она, увидев его взгляд. – Трезвой никогда бы к такому dodeeku не подошла. Радуйся.