Ростислав Гельвич - Русская колыбельная [litres]

– Обратная эмпатология, – понятливо закивал Зильберман. – Да, частый гость при работе со сложными пациентами. Вы как, быстро себя в руки-то взяли?

– Да, – соврал Альберт. – Но сеанс всё равно получился коротким.

– Не переживайте. Ваш кофе. Так вы, собственно, зачем?

Альберт приложился губами к чашке. Типичный кислый американо.

– Хотел узнать, как прошёл ваш сеанс, доктор. Я понимаю, что мы всё-таки о разном, но может быть расскажете что-то полезное? Какой Адкинс? Каким он вам показался?

– Хм… – Зильберман отпил кофе. – Если не считать того, что верующий, и того, что убил жену и детей – удивительно благонравен и покладист. Хотя и закрыт тоже. Вот уж не знаю, симптом это или нет.

– Ригиден? По поводу?

– Темы семьи, веры. Что-то ещё, до чего я пока не добрался? Может доберусь сегодня.

– Семьи, говорите… – задумчиво произнёс Альберт. – Он проявлял только положительные эмоции, когда мы говорили о его жене и дочерях. Но стоило только речи зайти о причине убийства – он соврал.

– Расскажите подробнее.

Зильберман крепко призадумался и молчал всё время, что Альберт рассказывал ему о сеансе. Осторожно, будто по тонкому льду ступая, он заговорил лишь когда в кабинете повисла неуютная тишина.

– Значит, вот как. Если это правда… – он замялся, увидев, как напряглось лицо Альберта, и тут же быстро выпалил. – Я не имел в виду, что вы врёте! Не понимаю я вашу эмпатологию…

– Всё в порядке, я вас слушаю.

– Просто… если вы правда восприняли всё так, как оно на самом деле, если это каким-то образом не исказилось, то вы на шаг впереди меня. Поздравляю. Попробуйте копать в этом направлении.

– Но, зачем? В смысле, зачем ему врать о таком, если он сам говорит, что хочет быть казнённым?

– Казнь или стирание – рассудительно проговорил Зильберман, выставив перед собой руки ладонями вверх, будто весы. – Что лучше для верующего человека? Умереть и пребывать в царствии бога, или пройти через… такое? Признаться, меня и самого пугает эта процедура. Напоминает лоботомию…

– Вы видели лоботомированных? – перебил его Альберт.

– Нет, что вы! Только на записях. Конечно, я понимаю, что это совсем не то. Но всё-таки вот так: взять и стереть часть бессознательного, его очаги в мозгу, пусть и дефектные очаги, аберрантные, то, что заставляет человека совершать преступления, разве это не слишком? Разве это гуманно? Как вы считаете, Альберт?

– Я? – переспросил Альберт, а затем рассудительно ответил. – Не вижу, если честно, ничего плохого в том, чтобы быть нормальным.

– И вы бы согласились на такое?

– Это невалидный аргумент, доктор Зильберман. Я не преступник, не ощущаю и не мыслю, как они. – Альберт хотел замолчать, но у него невольно вырвалось. – Эта беспомощность, которую ощущает Адкинс – я её не ощущаю.

– Да, эта беспомощность… Вы же сами сказали, что что-то похожее ощущали и сами, это и стало причиной обратной эмпатологии.

– Нет!

Альберт почувствовал легкое раздражение.

– Точно так же я ощущаю и голод, – всё равно продолжил он. – И страх. И что ещё? Что угодно. Так или иначе, не будем.

– Не будем, – Зильберман улыбнулся и кивнул, отставив пустую чашку в сторону. – Но всё равно, может вам не стоит отмахиваться от чувства, похожее на ваше собственное? Беспомощность Аурея Адкинса, почему именно она? Почему не чувство вины за убийство жены, ведь оно вас не задело.

– Правда… – Альберт впервые подумал об этом с такой стороны.

– Чувства скуки, хоть какие-то переживания по поводу того, что он совершил? Почему какая-то странная беспомощность?

– Хм. И правда. Может быть Адкинс психопат?

– Вот уж не знаю, по крайней мере пока, но разве психопаты способны к эмпатии? – Зильберман откинулся на спинку стула и стрельнул взглядом на часы. – Ох, Альберт, мне бы готовиться. Скоро сеанс.

– Конечно, доктор.

– Помните, Альберт, – сказал на прощанье Зильберман. – Вера, семья, беспомощность. Если дойдёт до стирания – скорее всего очаги будут именно в этих частях мозга. Постарайтесь определить где именно. От вас зависит то, кем наш пациент станет после.

Всю дорогу к кабинету Альберт терзался тяжелыми раздумьями. Взгляд Зильбермана на ситуацию казался ему здравым, но всё равно, что-то во всём этом казалось неверным. Или скорее неточным, может даже недотягивающим.

Недотягивающим до чего? Альберт как мог пытался это понять, но у него не получалось.

Тем не менее, разговор с Зильберманом принёс ему облегчение от переживаний утра и однозначно настроил на предрабочий расслабленный лад.

Вернувшись к себе, Альберт удобно расположился за столом и сладко зевнул. Он закрыл глаза, квёлый от усталости. Ему показалось, что если он уснёт, то погрузится в настоящий сон, которого ему так и не хватало из-за ночного недосыпа.

Но взамен этого снова пришла тяготная полудрёма. И проснулся Альберт разбитым, взмокшим, с мучительной жаждой и ноющей головой. Всё прошло после растворимой таблетки болеутоляющего и стакана воды, но настроение Альберта всё равно ухудшилось, и ни мысли о доме, ни об отдыхе, ни даже о Лин не могли как-то это исправить.

Только когда наступило время проводить сеанс, Альберт взбодрился и даже обрадовался.

– Здравствуйте, Аурей! – Альберт кивнул охраннику, разрешая ему уйти, и, грохнув папку на стол, быстро-быстро стал разматывать провода.

– Здравствуйте, доктор Горовиц, – безразлично отозвался Аурей.

– Сегодня мы с вами поговорим подольше. Надеюсь, вы не против.

– Вы тут главный, доктор.

Когда Альберт прикреплял липучки к вискам Адкинса, руки вдруг дрогнули: он представил, как его снова поглощает ужасное мрачное нечто – беспомощность Аурея.

Но он быстро опомнился.

– Так-так… – Альберт подавил в себе нервное веселье, уселся напротив. – Расскажите. Как вам спалось? Как вам сеанс с доктором Зильберманом?

– Спалось мне хорошо, спасибо, – Аурей отвечал спокойно и тихо, как прилежный школьник на уроке. – Доктор Зильберман хороший врач, я уверен. Он очень тактичен.

– Отлично. Что же… вчера мы остановились на разговоре о вашей семье.

Чистые запахи и вкусы. Альберт ощутил что-то новое. Вчера запахи тоже были, но сегодня они стали сочнее, усилились, расцвели оттенками. Вкусы тоже. Очевидный прогресс.

– Да, доктор.

– Да… Как вы вообще познакомились с женой? Расскажите.

– Это обязательно?

Альберт удивлённо поднял бровь. Адкинс отказывается? Стесняется? Боится?

– Да, Аурей. Или вы не хотите отвечать?

– Почему же, – тот поднял руки вверх так, что натянулась пластиковая цепь наручников, и слегка поморщился. – Никак не привыкну… – то ли хмыкнув, то ли усмехнувшись, Аурей посмотрел на Альберта. – Мы с Донной познакомились во время учёбы в колледже.