Алиса Арчер - Невозвратимое [litres]

– Книжник никогда не делает ничего просто так, – помолчав, задумчиво произнес Бельский. – Да и зачем ему менять прошлое? У него есть все, о чем только может мечтать подобный мерзавец. Сила, свобода, деньги. Он не связан моралью, принципами или… уставом. Черт! Все-таки надо было убить его в больнице.

– Знаешь, Володя, – Вяземский посмотрел генералу в глаза, – иногда мне кажется, что больше всего тебе хочется убить Книжника, потому что его власть больше твоей. И я даже могу это понять. Особенно теперь. Я видел, на что он способен. В том прошлом, где он убил Терехова, я взорвал комнату Уварова. Но мне не удалось его уничтожить, и я сомневаюсь, что это вообще возможно. Я видел, как время поворачивается вспять. Секунда за секундой. Это невероятно. И противоречит законам физики. Возможно, все, что нам остается, – просто оставить его в покое и надеяться, что он отплатит тем же.

– Мы не имеем на это права, Петр, – резко ответил Бельский. – Да приди же ты в себя! Книжник по твоей вине обрел эти способности. И мы должны найти способ остановить его.

– Какая разница, кто виноват? Бороться с ним – все равно что пытаться сбежать от времени.

Глаза Бельского широко распахнулись. Он вытащил пистолет и почти выбежал из кабинета. Вяземский поспешил за ним и увидел, что генерал поднимается в комнату Уварова. На этот раз Бельский не стал задерживаться у двери, а открыв, сразу бросился внутрь. Через минуту его догнал Вяземский. Не дожидаясь расспросов профессора, Бельский начал говорить:

– Я, кажется, понял, зачем Книжник меняет время. Плевать он хотел на людей – это просто прикрытие для того, чтоб о нем забыли. Отвлекающий маневр. Он хочет скрыться от нас! Сбежать! Он изменит твое прошлое, а затем мое. Сделает нас другими, чтобы мы не помнили, кто он такой. Я не позволю ему этого сделать. Я больше не буду прятаться по углам и выискивать удобный момент. Я буду ждать его здесь и, когда он появится, – вышибу ему мозги.

– Но если Книжник не войдет в комнату Уварова три дня назад, аномалии уничтожат планету, – покачал головой Вяземский. – Он не может не понимать этого. Зачем ему погибающий мир? Дело в другом. Я думаю, он хотел что-то исправить.

– Нет, Петр. Ты судишь Книжника не той мерой. Такие как он не жалеют о прошлом и не пытаются искупить свои грехи.

Генерал прошелся по комнате Уварова, с легкой брезгливостью рассматривая пятна на полу и стенах. Профессор молчал, и Бельский подошел к окну. Посмотрел на обшарпанную пятиэтажку, на крошечное окошко чердака, где провел ночь. Оставить все как есть? Позволить Книжнику изменить его жизнь? Отменить все, чего генерал достиг за долгие годы? Нет. Он не может этого допустить. Пусть профессор носится со своим раскаянием – ему, генералу, не о чем жалеть. Рано или поздно Книжник объявится здесь, и тогда Бельский не упустит своего шанса.

Порыв ледяного ветра швырнул в лицо тяжелую рыбную вонь. Книжник стоял на палубе небольшого сейнера и наблюдал за высоким плотным мужчиной, разбиравшем рыболовные снасти. Зажав в зубах сигаретный окурок и отчаянно бранясь, мужчина пытался освободить застрявший в палубной лебедке невод. Тусклый фонарь высвечивал спутанные светлые волосы и обрюзгшее грязное лицо, в котором Книжник с трудом угадывал знакомые черты.

В те ночи, когда Хедвиге не спалось, она рассказывала Книжнику о детстве. Ее отец – Турбьерн Миккельсен – был рыбаком и, отправляясь в рейс, порой по несколько недель не появлялся дома. Те дни она вспоминала как самые счастливые. С лица матери постепенно сходили синяки, и Эльса снова обретала способность улыбаться. Они подолгу гуляли, смеялись, шили платья для кукол. И засыпая, Хедвига каждый раз загадывала одно-единственное желание – чтобы судно, на котором плавал отец, затонуло, и он не вернулся. Но проходило время, и он всегда возвращался. Пьяный, озлобленный, уверенный в том, что пока его не было, жена путалась с аптекарем или мясником. На Хедвигу он почти не смотрел. По крайней мере до тех пор, пока из угловатого ребенка она не начала превращаться в красивую девушку. Тогда он решил, что она тоже должна принадлежать ему.

В одну из ночей Хедвига проснулась от криков матери. Родители спорили у самой двери, и девочка поняла, что мама пытается не пустить отца внутрь. Ручка спальни все время дергалась, Хедвига слышала ругань и хлесткие звуки ударов. Потом дверь открылась, и вошел отец. Она на всю жизнь запомнила взгляд, которым он смотрел на нее, – взгляд голодного, ненасытного зверя, сгорающего от похоти и желания. Отец бросился на нее, но когда достиг кровати, остановился. Его брови взметнулись вверх, и он медленно развернулся. Хедвига увидела торчащий из его спины нож, а позади – маму с окровавленным лицом. Отец сделал несколько шагов к ней и вдруг распахнул руки так, словно хотел обнять. Он обхватил ее руками, и на минуту Хедвиге показалось, что он действительно обнимает маму. А потом девушка услышала хрипы. Отец повалил маму на пол и продолжал давить, пока она не затихла. Хедвиге не удалось столкнуть его жирную тушу с тела матери, и, когда приехала полиция, родители так и лежали, прижавшись друг к другу, словно любовники. После похорон Хедвига уехала в Стокгольм, в семью своей тетки, и через пятнадцать лет встретила Книжника.

Стоя на грязных досках рыболовного катера, Книжник удивленно отмечал, как много он запомнил из ее рассказов. Тогда ему казалось, что он почти не слушал. Ветер усиливался, и поднимающиеся волны все больше кренили судно, увесисто атакуя борта. Книжник подошел к рыбаку, схватил за шею и потащил к воде. Мужчина беспомощно перебирал ногами, извивался и что-то громко кричал. Но через несколько секунд уже летел в холодные объятия Атлантического океана. Книжник смотрел, как тот барахтается, пытаясь уцепиться рукой за гладкий борт сейнера, и, наглотавшись воды, медленно идет ко дну. В глазах мужчины застыло непонимание. Кто мог желать ему смерти – простому рыбаку, оставившему дома беременную жену. Которой, впрочем, он уже успел выбить пару зубов, чтобы не думала в его отсутствие смотреть на сторону.

Покончив с ним, Книжник почувствовал, как снова пришли в движение временны́е пласты. Он видел, как Эльса уезжает из рыбацкой деревушки и знакомится с Карлом Хольтером. Отчим любит Хедвигу как родную дочь. Когда ей исполняется пятнадцать, семья переезжает в Россию. Действуя через подставных лиц, Книжник помогает Карлу организовать бизнес. Хедвига приезжает в Москву и снимает квартиру в том же районе, где живут Порохи.

Оставался последний шаг, и Книжник переместился в Москву, в одну из теплых августовских ночей 1977 года. Осмотрелся и медленно пошел по улицам. За несколько десятков метров до нужного перекрестка остановился. В груди гулко металось сердце, перенося по венам давно забытую боль. Сорок лет назад и через восемь минут его родители выйдут из кинотеатра и пойдут домой. Они будут идти так долго, что их младший сын успеет вырасти и стать Книжником. Он закрыл глаза и на миг погрузился в воспоминания. Образы – четкие, светлые, неизмеримо давно изгнанные из памяти – отозвались в сердце тянущим нетерпением. И он пошел им навстречу, понимая, что поступает неразумно, неправильно. Но не мог устоять перед необходимостью увидеть их такими, какими помнил.