Тахера Мафи - Вообрази меня [сборник litres]

– Сэр, – говорю я, – я бы хотела одеться.

При звуке моего голоса Макс вздрагивает. Когда рядом нет Андерсона, язык его тела меняется. Похоже, Макс нервничает. Стоит ли его опасаться? Не понимаю. Его привязанность к Андерсону вовсе не означает, что ко мне он будет относиться не как к безымянному солдату.

Макс вздыхает. Громкий и резкий звук, похоже, выводит его из ступора. Он бросает на меня взгляд, потом исчезает в соседней комнате, откуда я слышу едва различимое шуршание. Затем появляется вновь, однако с пустыми руками. Смотрит на меня невидящими глазами, еще более встревоженный, чем секунду назад. Проводит рукой по непослушным волосам.

– У Андерсона нет ничего подходящего, – произносит он.

– Понятно, сэр, – осторожно реагирую, все еще смущаясь. – Я надеялась, мне выдадут новую форму.

Макс поворачивается, уставившись в никуда.

– Новую форму, – повторяет он себе под нос. – Конечно.

Когда он набирает полную грудь воздуха, причем медленно и прерывисто, мне становится ясно: он изо всех сил пытается держать себя в руках.

Пытается держать себя в руках.

Вероятно, Макс меня боится. Вероятно, он видел, что я сотворила с Дарием. Вероятно, именно он и оказывал ему медицинскую помощь.

И все же…

Зря он опасается, что я причиню ему боль. В конце концов, приказы отдает Андерсон, и, насколько мне известно, Макс – союзник. Я наблюдаю, как он подносит ко рту запястье и негромко приказывает кому-то доставить мне чистый комплект одежды.

Затем он отступает назад, пока не натыкается на стену. Раздается одиночный, резкий стук – его каблуки врезаются в плинтус, а потом молчание.

Молчание.

Оно выплескивается, заполняя всю комнату целиком, проникает даже в самые дальние уголки. Оно словно окутывает и сдерживает меня физически. Отсутствие звуков гнетет.

Парализует.

Убиваю время, считая на теле синяки. В последние пару дней мне не удавалось себя толком рассмотреть. Я и не знала, сколько ран получила. На руках и ногах есть свежие порезы, по нижней линии живота чувствую неявное жжение. Оттягиваю ворот больничной рубашки, разглядывая в огромный вырез свое обнаженное тело.

Бледное. Побитое.

На боку вертикально уходит вниз небольшой свежий шрам; я не знаю, что послужило причиной его появления. Похоже, на моем теле целое созвездие свежих порезов и пожелтевших синяков. Откуда они, я почему-то не помню.

Ощутив жар от взгляда Макса, резко поднимаю голову. Он наблюдает за тем, как я себя изучаю, от такого пристального внимания я напрягаюсь. Сажусь ровно. Откидываюсь на спинку.

Мне неудобно задавать ему вопросы, что вертятся у меня на языке.

Поэтому обращаю свой взор на руки.

Остатки бинтов я уже сняла. Левая рука практически здорова. На месте, где я резала палец, даже шрама не видно. Кожа до предплечья покрыта пятнышками, по большей части бордовыми и темно-синими, есть и пара желтых. Я сжимаю пальцы в кулак, потом расправляю ладонь. Через час боль заглохнет.

Слова слетают с моих губ еще до того, как я успеваю их остановить:

– Спасибо, сэр. За то, что вылечили мне руку.

Макс пялится на меня, не отрываясь, не знает, как реагировать. На его запястье загорается датчик. Он быстро читает сообщение, затем, помчавшись к выходу, смотрит на меня диким взглядом через плечо, словно боится поворачиваться ко мне спиной.

Более чем странно.

Дверь открывается, и комнату наводняют звуки. Через узкую щелочку видно, как мигает свет, слышны крики, грохочут по коридору шаги. Металл скрежещет о металл, вдалеке воет сирена.

Я завожусь.

Вскакиваю на ноги еще до того, как включается голова. Все чувства обострились, едва не заставив меня забыть, что больничная рубашка почти ничего не прикрывает. Ощущаю крайнюю необходимость сделать все, что в моих силах, чтобы найти своего командира и защитить его. Для этого меня и создали.

Стоять и ничего не делать – невыносимо.

Потом вспоминаю, что мой командир недвусмысленно приказал мне оставаться здесь, и боевой настрой покидает тело.

Макс захлопывает дверь изнутри, одним махом приглушая разворачивающийся снаружи бедлам. Я открываю рот, однако выражение его глаз предостерегает меня от вопросов. Макс кладет стопку одежды на кровать, отказываясь даже приближаться ко мне, и выходит из комнаты.

Сбросив рубашку, я быстро переодеваюсь в свежевыстиранную и накрахмаленную военную форму. Нижнее белье Макс не принес, ну и ладно. Есть что надеть – уже хорошо. Застегиваю пуговицы на передней планке, пальцы летают быстрее некуда, и тут мой взгляд снова падает на комод у кровати. Один ящик чуть приоткрыт, словно его задвигали в спешке.

Раньше я уже заметила это.

А сейчас просто не могу оторвать глаз.

Что-то меня подталкивает, потребность, которую трудно объяснить. Я привыкаю – это становится нормой – ощущать в голове странный жар, поэтому и не колеблюсь. Слышу в соседней комнате неразборчивое бормотание Макса. Он говорит с кем-то торопливо, агрессивно и, похоже, целиком и полностью увлечен беседой.

Приободрившись, делаю шаг вперед.

Обхватываю ручку ящика, открыть его несложно. Выдвижной механизм срабатывает гладко, мягко. Дерево практически не скрипит. Только собираюсь заглянуть внутрь…

– Что ты делаешь?

От голоса Макса в голове резко проясняется, туман в мыслях рассеивается. Отступаю назад, удивленно моргая. Пытаясь понять, что же я делала.

– Ящик был открыт, сэр. Я хотела его задвинуть. – Лживые слова вылетели автоматически. Легко и просто.

Я этому удивляюсь.

Макс со стуком захлопывает ящик и подозрительно смотрит на меня, прямо в лицо. Я беспечно моргаю в ответ, выдерживая его взгляд.

И тут замечаю, что в руках у него мои ботинки.

Он сует их мне. Я беру. Намереваюсь спросить, есть ли у него резинка для волос – мои волосы сильно отросли, кажется, они были намного короче. Однако не спрашиваю.

Макс пристально наблюдает, как я натягиваю ботинки. Когда я выпрямляюсь, он велит мне следовать за ним.

Я не двигаюсь с места.

– Сэр, мой командующий отдал прямой приказ: оставаться в этой комнате. Я буду здесь, пока не поступят дальнейшие указания.

– Тебе сейчас поступает новое указание. От меня.

– При всем уважении, сэр, вы не мой командир.

Макс вздыхает, мрачнеет с досады и подносит ко рту запястье.

– Понял? Я говорил, что она меня не послушает. – Секундное молчание. – Да. Придется прийти и забрать ее самому.

И снова молчание.

Макс слушает голос по невидимому наушнику точно так же, как Андерсон: и я теперь понимаю, что наушник, должно быть, вживлен в мозг.

– Исключено. – В голосе Макса столько ярости, что я вздрагиваю. Он качает головой. – Я к ней не притронусь.