Анна Семироль - Игрушки дома Баллантайн [litres]

– Ева, – исступленно шепчет Этьен. – Ева…

– Не торопись, – просит Мария, расстегивая ремень на его брюках. – Все будет хорошо. Я стану твоей Евой…

Эвелин Фланнаган с улыбкой задергивает штору и отходит от окна. Смахивает с покрывала на пол маленькую куклу вуду с темными волосами и синими глазами, ложится в постель и гасит ночник.

– Будь осторожен, Доктор Легран. К утру на берегу становится прохладно и сыро, – шепчет она, погружаясь в дрему.

Ложечка постукивает о край кофейной чашки. Элизабет снова тянется к горке соли, ссыпанной в блюдце. Брендон трогает ее за плечо, вопросительно заглядывает в лицо.

– Что ты, милый?

«Это соль».

– Где? – растерянно спрашивает она.

«Ты кладешь в кофе вторую ложку соли».

– Ох.

Элизабет выплескивает содержимое чашки в раковину и застывает, глядя, как кофейная гуща растекается, образуя непонятные фигуры. Брендон откладывает газету, подходит к жене, обнимает за талию, целует в шею. Русые пряди щекочут ему нос.

– Какая-то я рассеянная. Не выспалась, – виновато говорит Элизабет. – Или это все из-за жары.

«Может, тебе прилечь? – жестикулирует Брендон. – Во сколько вы с Эвелин спать ушли? Всю ночь на кухне провозились».

– Еву я в полночь отправила, а сама… Я уже не помню. – Она улыбается. – Зато у нас будет пир, достойный императорского двора.

«Думаешь, дети столько съедят?»

– Алан уже мужчина, мужчины едят много, – уверенно кивает Элизабет. – У малышей, надеюсь, аппетит поправился, и они проголодаются с дороги. Родной, я невероятно соскучилась… В доме стало так тихо и пусто.

Она отходит, садится у стола. Вытирает руки фартуком.

– Я все чаще думаю, что допустила ошибку. С младшими, с Евой.

Брендон непонимающе хмурится и просит:

«Поясни. Ты прекрасная мать, откуда такие мысли?»

– Близнецы слишком малы для учебы за границей. А я оторвала их от себя.

«Это было нашим совместным решением, вспомни. Только так можно сделать их более самостоятельными. Здесь они ни с кем, кроме нас, не общались».

– Мама пишет, что они и там дичатся. Играют только друг с другом, одновременно читают одну и ту же книгу. Брендон, я боюсь, что мы только испортили все.

Ладонь в белой перчатке ласково гладит женщину по голове.

«Милая, давай не будем заранее расстраиваться? Они приедут сегодня, и увидим, что изменилось».

– Да. И меня беспокоит Ева.

Брендон стискивает зубы, отводит взгляд. Думает, как и когда сказать Элизабет о том, какой жизнью живет их старшая дочь вот уже больше года. И стоит ли говорить об этом вообще. Он перехватывает грустный взгляд жены и понимает: не сегодня. Она и без того нервничает.

«Что не так с Евой?», – все же спрашивает он.

– Я не знаю. Вчера она вышла в кухню с распущенными волосами, и… родной, она – копия Байрона. Зачем она покрасилась в черный? Это ужасно…

«Может, хотела сделать приятное Этьену?»

Элизабет нервно комкает подол фартука, качает головой.

– Еще одна проблема – Этьен. Она его не любит. Свадьбе не быть, как бы я ни хотела обратного.

«Элси, в Нью-Кройдоне они очень много времени проводят вместе. Я все же слежу за личной жизнью дочери. Может, она соскучилась по дому и потому при тебе вела себя с парнем прохладно?»

– Я не по ней сужу. У людей, которых любят, не такой взгляд.

«Милая, ты становишься жутко мнительной, – говорит Брендон, прекрасно понимая, что жена права. – Я думаю, ты переутомилась. Приляжешь вздремнуть? До выхода еще полтора часа. Я пока повожусь с машиной».

– Я не усну. Пойду поищу Еву.

«Она ушла купаться».

– Значит, спущусь к океану.

В полдень они втроем идут на железнодорожную станцию Гринстоуна встречать нью-кройдонский поезд. Элизабет волнуется, ходит по перрону, то и дело поглядывая на часы под козырьком вокзальной крыши. Брендон и Ева сидят на перилах ограждения платформы и смотрят на рельсы.

– Пап, а Роберт точно приедет? – спрашивает девушка.

«Конечно. Без взрослого мелкашек в поезд не посадят».

– Ну мало ли… Вдруг они только с Аланом? – беспокоится Эвелин.

«Уймись. Приедет».

Ева спрыгивает с перил, одергивает юбку.

– Я отбегу позвонить. Обещала.

В здании вокзала она долго ищет телефонный автомат, бросает мелочь в монетоприемник, ждет, пока ответит оператор.

– Соедините меня с… – Она диктует номер Этьена и ждет.

Проходит минута, другая, и оператор с сожалением сообщает:

– Не берут трубку. Попытайтесь, пожалуйста, позже.

Ева разочарованно фыркает и возвращается к родителям. Становится у края платформы и задумчиво смотрит на рельсы.

– Мам, почему вы не вернулись в Гельвецию после моего рождения?

– Ты была слишком мала для путешествия через Атлантику, – отвечает Элизабет, поправляя шляпку. – Потом родился Алан. В конце концов, мы поняли, что здесь нам хорошо.

– Я так и не увидела бабушку Викторию, – с сожалением произносит Ева. – Кто знает, как бы все у нас сложилось, если б мы жили за границей…

– Что тебя не устраивает здесь?

– Все хорошо, – поспешно отвечает девушка. – Я очень люблю Гринстоун. Просто подумала, что в Европе женщина имеет право получить высшее образование, а это уже совершенно иной статус в обществе. Здесь же подняться можно только через замужество.

Элизабет пожимает плечами.

– Пожалуй, мне очень мало надо в жизни, но для меня главное – моя семья. И статус жены юриста меня вполне устраивает.

– А я хочу строить свою жизнь сама, – говорит Ева твердо. – Сама себя обеспечивать и делать свой выбор без оглядки на статус мужчины.

– Именно поэтому ты сопротивляешься браку с Этьеном?

Ева гордо вскидывает подбородок, губы складываются в прямую линию.

– Нет. Он меня не любит. Это чистейший расчет с его стороны. У Леграна на уме одно: породниться с нашей семьей.

– Что в этом плохого?

– Мам! – возмущенно фыркает Ева. – Месье Легран без ума от перерожденных. Он на моего отца смотрит с куда большим обожанием, чем на меня. Если бы мог – женился бы на нем.

– Ева, фу!

– Вот именно – фу. Нравится ему за мной таскаться – пусть таскается. Надоест – пусть возвращается под юбку Агнешки Флетчер. А быть на вторых ролях я не согласна. И я не для него, говорила же.

Элизабет хмурится. Тон дочери ей совершенно не нравится.

– Дорогая, по-моему, ты очень сильно ошибаешься.

– А по-моему, поезд идет.

Весь окутанный паром, синий нью-кройдонский скорый прибывает к станции. На перроне начинаются беготня и толчея, Ева с Элизабет отходят к ограждениям. Брендон беспокойно шарит взглядом по открывающимся дверям вагонов, Эвелин с трудом удерживает мать на месте.

– Мам, ну подожди ты! Тебе дай волю – весь поезд насквозь пролетишь. Сейчас народ разойдется, появятся наши. Будем стоять на месте – они быстрее нас увидят. Ой, вон Алан! Ала-а-ан! – звонко кричит она и машет рукой.