Фредерик Пол - Торговцы космосом [сборник litres]

– Черт бы вас побрал, – заорал я, – взгляните на мою челюсть! Видите дыру от иглы? До сих пор больно!

Он только улыбнулся:

– Будем радоваться, Митч, что ты не сделал с собой ничего посерьезнее. Видишь ли, силы нашего бессознательного…

– А как же Кэти? – сипло спросил я. – И все сведения о консах, что я вам выложил? Рукопожатия, условные сигналы, пароли, явки?

– Митч, – посерьезнев, ответил Шокен, – как я уже сказал, лучше побеседуй с психоаналитиком. Но раз уж ты настаиваешь, отвечу: все это тоже фантазии. Противоречивые чувства к жене – сексуальное влечение, обида, ревность, – оторванные от твоей прежней личности и перемещенные в личность «Гроуби», превратили твою жену во враждебную фигуру, в агента консов. Заметь, как умело «Гроуби» подстроил все так, чтобы сообщенные тобою сведения о консах нельзя было проверить. Да, это «Гроуби» убедил тебя – настоящего тебя – целые сутки держать воображаемые «сведения» в тайне, якобы для того, чтобы дать консам возможность все изменить. «Гроуби» поступил так из самозащиты. Он знал, что Кортни возвращается, чувствовал, что истинная личность Кортни вот-вот вытеснит его собственную. И все устроил так, чтобы иметь возможность вернуться.

– Я не сумасшедший!

– Мой психоаналитик…

– Вы должны мне поверить!

– Конфликты, вытесненные в подсознание…

– Говорю вам, Таунтон подсылает к нам убийц!

– Митч, знаешь, что меня полностью убедило?

– И что же? – с горечью спросил я.

– Фантазия о том, что тайное логово консов расположено в глубокой норе, и чтобы туда попасть, нужно войти в Цыпочку. Такая откровенная символика… – Тут он слегка покраснел. – Одним словом, здесь все кристально ясно.

И я сдался. Почти.

– Мистер Шокен, – сказал я, – вы, может быть, слышали, что с сумасшедшими нельзя спорить?

– Мальчик мой, ты вовсе не сумасшедший! Тебе просто нужна помощь, как и многим из…

– Просто ответьте на вопрос. Можете выполнить одну мою просьбу?

– Разумеется, – ласково улыбнулся он.

– Приставьте охрану и ко мне, и к себе. Вы не верите, что Таунтону служат безумные убийцы, а я… то есть Гроуби… Черт! Пожалуйста, не спорьте со мной хотя бы в этом. Выполните мой безумный каприз – позаботьтесь об охране. И я обещаю не бегать на четвереньках и не прыгать из окна. Если нужно, даже пойду к вашему психоаналитику.

– Хорошо, хорошо! – покладисто согласился он.

Бедный старина Фаулер! Можно ли его винить? Каждое мое слово грозило разрушить его уютный мир. Для верного почитателя Святых Продаж мой рассказ звучал богохульством. Он не мог в это поверить и не верил, что в это верю я – настоящий я. Как может Митчелл Кортни, талантливый и успешный сотрудник рекламного агентства, сидеть перед ним и на голубом глазу рассказывать, что:

– интересы производителей и потребителей вовсе не совпадают;

– большая часть населения Земли глубоко несчастна;

– рабочим очень нелегко найти работу по силам и по душе;

– наниматели ведут с ними нечестные игры;

– консы – вполне разумные и порядочные люди, к тому же хорошо организованные.

Каждое мое слово было для него ударом. Однако Фаулер Шокен умел сопротивляться! Все что угодно – лишь бы не усомниться в святости Святых Продаж! Так что он решил, что слышит все это вовсе не от Митчелла Кортни, а от безумного, необузданного подсознания «Джорджа Гроуби».

И, как ни странно, в чем-то он был прав. Следующая моя мысль порадовала бы и Шокена, и его психоаналитика, полностью подтвердив подозрения в раздвоении личности:

«Знаешь, Митч, – сказал я себе, – а ведь ты говоришь совсем как конс».

И сам себе ответил:

«Вот так так! Да ведь я и есть конс!»

«Погоди-ка, – возразил я, – ты, конечно, конс формально, но фактически…»

«Да вот, – задумчиво ответил я, – сам не понимаю, как так вышло… похоже, теперь и фактически».

Одна из аксиом нашей профессии: хочешь, чтобы предмет бросался в глаза – помести его на контрастный фон. Таким контрастным фоном стали для меня рассуждения Фаулера Шокена.

С сумасшедшими лучше не спорить, сказал я себе. Будем надеяться, Фаулер обеспечит мне надежную охрану. Что-то не тянет меня снова встречаться со своими амбивалентными фантазиями. Может, символизм, заключенный в фигуре Хеди, и очевиден, однако эта воображаемая садистка слишком уж больно отделала меня своей символической иглой.

Когда наша небольшая процессия – Фаулер, я, Джек О’Ши, секретари и затребованная мною охрана – поднялась на этажи топ-менеджмента в Шокен-Тауэр, Мэтта Ранстеда на месте не оказалось.

Его секретарша сообщила, что он спустился вниз. Мы ждали… ждали… ждали… Час спустя я предположил, что Мэтт не вернется. А еще через час пришло известие, что на нижнем уступе Башни, в нескольких сотнях футов от нас, обнаружено тело, изуродованное до неузнаваемости. Настолько изуродованное, что его будет очень, очень сложно опознать.

Секретарша Ранстеда, горько рыдая, открыла для нас ящики его стола и сейф. Там, меж прочих бумаг, мы обнаружили дневник Ранстеда за последние месяцы. Среди заметок о работе, об амурных похождениях, планов будущих рекламных кампаний, адресов хороших ресторанов и тому подобного то и дело попадались странные записи вроде:

Ночью он снова приходил ко мне. Сказал, что в рекламе нужно уделять больше внимания сексуальным темам. Он меня пугает… Говорит, что компании «Старрзелиус» нужны сильные, мужественные люди. О, как мне страшно! Теперь я понимаю, почему его все боялись в те времена, когда он был жив…

Прошлой ночью – снова Дж. В. Х. Впервые увидел его при свете дня. Подпрыгнул и закричал; по счастью, никто не заметил. Когда же он оставит меня в покое?.. Зубы у Дж. В. Х. стали еще длиннее и острее. Мне нужна помощь… Он сказал, что от меня никакого толку, что я позорю профессию…

Почитав еще немного, мы поняли, что «Дж. В. Х.» – не кто иной, как Джордж Вашингтон Хилл, отец нашей профессии: создатель рекламных песенок, эпатажной рекламы и бог знает чего еще.

– Бедняга! – проговорил Шокен, белый как полотно. – Бедный, бедный Мэтт! Я и понятия не имел!.. Ну что ему стоило со мной поделиться!

Последняя запись, оборванная на полуслове, гласила:

Он говорит, я ни на что не гожусь. Я и сам это знаю. Рекламщик из меня никудышный. Все знают это, я вижу по лицам – знают, переглядываются и втихомолку смеются надо мной! Он им рассказал! Будь он проклят! Будь прокляты его длинные зубы! Будь проклят…

– Бедный, бедный Мэтт! – едва не плача, повторил Шокен и повернулся ко мне: – Видишь, как нелегко служить нашему делу?

Еще бы не видеть! Сфабрикованный дневник и кусок мяса, который невозможно опознать. С тем же успехом на уступе Башни могли бы валяться восемьдесят кило Цыпочки. Но говорить все это Шокену я, естественно, не стал – только печально покивал головой. С сумасшедшими не спорят.