Александр Васильев - Дигитальное перо

О чём-то мы ещё шутили, что-то ещё по делу было обговорено, а некоторые моменты были обглоданы до основания, как мозговая кость. Кофе уже не лезло, и мы чувствовали, что нить беседы всё чаще теряется. Наши страхи улетучились, и всё было, как всегда в такие ночи. Градский эмоционально воспевал художественные замыслы, Бертыча заносило на крутых словесных поворотах, Грин едко критиковал любую даже самую бесшабашную, дурную и необязательную мысль, а я смеялся над этим всем, пытаясь поумней ввернуть не такое уж и умное слово. Было принято решение отоспаться и во второй половине дня собраться вновь. Надо было решить: что же конкретно с этим всем делать? От теории и анализа надо было делать шаг к практике. И ясно было, что шагать придётся основательный.

Когда все ушли, я уже знал, что останусь здесь. Такое у меня практиковалось, правда, редко. Единственное кресло лаборатории можно было превратить в одноместную кровать, с этой целью оно и было когда-то мной выиграно на спор в стрелковом клубе у одного пижона. Так чьё-то хвастовство теперь служит мне. Кто говорит, что пороки не служат честным людям? Впрочем, это я перегнул. До честного мне ещё далеко.

Я так и оставил компьютеру задачу сбор информации по Эдисону, только погасил визоры. На дне маленького шкафчика для одежды валялся мой местный спальный мешок. Разложив кресло и спрятавшись в спальник, можно было комфортно провести ночь, оставаясь в футболке. Конечно, для заведующего лабораторией в рамках университета, это выглядело дико и неофициально не приветствовалось. Но мне было всё равно, моя контора – мои правила. Официально ведь не запрещалось. Главное – не предстать перед студентами “ню”шкой. Поэтому замок играл ключевую роль, как бы там это не звучало.

Всё это и многое другое вместе с остатками кофеина бродило в моей голове, повторяясь почти слово в слово каждый такой раз. Надо было действительно отдохнуть. Но пока мыслей было много и ещё Грин не шёл у меня из головы. Своим сегодняшним взглядом он даже затмил мои размышления о Кристальном городе. Таким мы его не видели очень давно. А если точнее с начала знакомства. С этим взглядом он сидел один за столиком на вечеринке в одном из залов “Оладьи” по поводу посвящения новых студентов. Мы с Градским тогда искали, куда бы сесть. Он подозрительно сидел в одиночестве за шестиместным столом, хотя зал ломился от народа. Мы думали, он для кого-то держит места или важный настолько, что сидеть с ним нельзя. А оказалось, что он такой же, как и мы, новобранец, и такого важного, чтоб нам не присесть, он в радиусе километра не видит. Это тогда я не понял, почему его взгляд переменился почти сразу на тёплый, колкость сошла на нет, и вечер для нас оказался таким чудным, что мы и забыли с чего всё началось. Теперь-то я знаю, что видя его состояние, с ним просто никто не хотел сидеть, может интуитивно, а может явно читая в его позе или чертах лица такое презрение и отчаяние, что в отношении предстоящего вечера хотелось пройти мимо и не портить понапрасну настроения. И ведь именно после этого вечера мы решили жить в трёхместной комнате, проснувшись в нашей двушке на своих кроватях и Грином на полу.

Представлять, что было бы, если бы мы то наше решение не отложили до утра, для меня порой являлось некоей забавой. Но сегодня всё было по-другому. Студенчество и хитросплетения знакомства нашей компании в голову не шли. Что-то тяжёлое начинало закручиваться и ворочаться внутри и, зная себя, я предполагал, что просто так это забыть не удастся.

В какую часть души люди не пускают чаще всего? Что-то очень личное. А женский голос в дверях – это точно очень личное. Он ведь на протяжении всей нашей дружбы не то, что не встречается или не ухлёстывает за кем-то, он в девичье лицо без надобности лишний раз и не взглянет. Откроет одной рукой дверь, чтобы вперёд девицу пропустить, а второй в карманнике будто что-то важное ищет. Ткнёт в лифте, не поднимая головы, локтем в кнопку, которую просят, и так и будет ехать до конца, глазея в потолок. Я почти уверен, что в дверях была Энжела. Ведь всё сходится: и голос её, и волосы. И интервью это дневное. Только вот лица я не видел, и шумно там было. Я могу и ошибаться. Но если нет, если это была она, почему он так мило с ней говорил, наперекор своим правилам. Или нет правил, есть что-то ещё. Ну, хорошо, просто говорил не так, как всегда. Но так, как мы хотели бы это видеть – свободно и открыто, без позёрства и кривлянья. И после этого заявить фактически о несчастье.

Тут явно что-то не вязалось. В моей голове, как фигуры на клетке шахматной доски у гроссмейстера, вспыхивали образы Грина: то он несчастный перед нашей встречей, то счастливый после, то опять несчастный при очередной попытке какой-нибудь девчонки познакомится, то вновь счастливый в дверях зала, и, как конечный результат, чуть не убиенный горем при последнем разговоре с нами. Я не понимал причины такого поведения. Может мне не дано ещё это понять, а может дано только в случае сходных переживаний. Но если мы не знаем причины сердечных болей, что можем сделать? Мой весьма небольшой опыт, частично заимствованный из разговоров с другими людьми и может парой мимолётных книжек, где было что-то похожее, говорил, что кроме разговора ничего не поможет. Хорошо, если он будет по душам. Но и этого может не быть. Иногда человеку просто нужно поговорить с кем-то, кому можно довериться, просто ни о чём. Интересно, что для самого этого человека простой разговор и беседа с душевными откровениями могут быть одинаково значимыми. Поговорит так вот о вконец испортившейся погоде, последних спортивных новостях или о том, как раньше хорошо снимали кино, и уйдёт счастливый, как будто с сердца мешок цемента сняли, оставив в идиотском недоумении собеседника. Но это дело третье. Да и не об этом я. Надо поговорить с ним, вот что важно. И не совсем неважно, что он скажет. Помощь ему нужна, он открыто об этом говорит. Потому что он не может что-то решить сам. Впервые за наше знакомство.

Я заворочался в спальнике, перед сном всегда никак не найти самую расслабляющую позу. Да ещё и с такими мыслями. Прислонив правую руку к голове, я тёр поочерёдно брови, как будто это помогло бы. Ладно, с Грином понятно, а что с остальными? Ни один из них не стал расспрашивать меня, случилось ли что-нибудь ещё помимо Эдисона. И все были искренними, я так чувствовал, по-крайней мере. Я не увидел фальши ни в одном из них. Если честно, мне этого уже было достаточно, и наплевать, что этого недостаточно логике. Я готов довериться собственным чувствами в отношении друзей, а не выводам по поводу их поведения. Пусть даже и проиграю в будущем, но зато не буду чувствовать себя бездушным оптоволокном, как уже почувствовал, когда не сказал про Кристальный город.