Бернар Вербер - Империя ангелов [litres]

Третий путь – бегство. Оно бывает разным.

Химическое бегство: спиртное, наркотики, табак, антидепрессанты, транквилизаторы, снотворное. Так можно уклониться от нападения или по крайней мере его ослабить. Забвение. Бред. Сон. И все проходит. Но такое бегство разлучает человека с реальностью, постепенно он перестает выносить нормальный мир.

Географическое бегство: непрерывное перемещение. Смена работы, друзей, возлюбленных, места обитания. Но это – путешествие в обществе своих собственных проблем. Проблемы остаются, но их обличье меняется, что тоже освежает.

Наконец, творческий побег: трансформация своего гнева, своей боли в произведения искусства, фильмы, музыку, романы, скульптуры, картины… Все, что не смеешь сказать сам, ты вкладываешь в уста выдуманного героя. Потом это может привести к катарсису.

Герои вершат месть, создатели героев разделяют их торжество.

Эдмонд Уэллс,

– Другая планета? Вы шутите?

В этот раз Фредди Мейер не может не отреагировать. Наш друг убежден, конечно, что человечество устремляется к своей погибели, тем не менее любопытство берет верх. Ему хочется выяснить, как живет то, «другое» человечество, обречены ли на самоуничтожение все разумные виды на всех планетах или это особенность только земного человечества.

Он усаживается и предлагает нам усесться с ним рядом. В сидячем положении нет особенного удобства, ведь мы левитируем, но такова человеческая привычка, которой нам нравится следовать – без сомнения, в память о былых наших продолжительных дискуссиях за большим столом в Бют-Шомон.

– Выяснить, что за планета имеется в виду, будет непросто, – бурчит себе под нос рабби. – В одной нашей Галактике, Млечном Пути, аж двести миллиардов звезд. Вокруг каждой звезды крутится в среднем дюжина планет, как вам это нравится, друзья?

Рауль напоминает, что мы избавлены от плена материи и перемещаемся на головокружительных скоростях.

– Так-то оно так, но космос необъятен, это равносильно медленному ползанию на ограниченной территории… Все относительно, – вздыхает Фредди.

– И потом, с чего начинать? Куда направиться? Отыскать обитаемую планету среди стольких необитаемых – все равно что найти иголку в стоге сена, – подбавляю я своего нытья.

Но мое замечание почему-то окрыляет Фредди:

– Все дело в методе! Найти иголку в стоге сена проще простого: сначала надо поджечь сено, а потом пошарить в золе магнитом.

Его лицо начинает светиться по-другому. Не будь он ангелом, в придачу слепым, я бы узнал то пламя, которым пылали мы, когда вместе отправлялись покорять вышние миры.

– Вперед, раздвинем пределы непознанного!

Рауль, дрожа от удовольствия, добавляет:

– На штурм страны богов!

После ухода папы я живу с мамой, и это очень нелегко. В повседневной жизни ее мелкие причуды нестерпимы.

По вечерам мы чаще всего ужинаем вдвоем и всегда при этом спорим. Мама упрекает меня, что я недостаточно слежу за фигурой. Признаться, за периодом анорексии у меня последовал период булимии. Без папы меня терзает голод, я тазами пожираю пирожные. Они помогают переносить мою жизнь, мою мать, все более нестерпимую обстановку в фотостудиях.

Следить за фигурой – хорошее дело, но ни в чем себя не ограничивать куда лучше.

Мне семнадцать, а такое впечатление, что я уже много прожила и еще больше съела. Будучи анорексичкой, я похудела до 35 кило. При булимии разъелась до 82. Уж если лопать, то за обе щеки! Одними пирожными дело не ограничивается, в ход идет баночная фасоль в томатном соусе, которую я поглощаю, не разогревая. Кусковой сахар. Майонез я тяну прямо из тюбика, как из соски. Хлеб с маслом, густо посыпанный порошком какао. Все это я могу уничтожать тоннами.

От мамы я слышу одни упреки. Я ее предупреждаю: чем больше она меня отчитывает, тем сильнее мой голод. Это как эффект бумеранга: после того как я научилась управлять своим телом через диету, оно стало вызывать у меня все больше отвращения. Я отношусь к нему как к мусорному баку, который я набиваю, наказывая себя.

Я беспрерывно что-то жую: резинку, ириску, лакричную конфету. Жую и размышляю.

Стоило мне начать толстеть, модные агентства стали утрачивать ко мне интерес. Некоторые хитрецы даже предлагают мне фотосессии по принципу «после/до», чтобы потом использовать фотографии в рекламе в жанре «до/после». Так они рекламируют чудодейственные диеты, якобы способствующие похуданию.

Мама осыпает меня упреками. Мало того, что я перестала приносить деньги, так еще мой вечный голод обходится в копеечку. Но чем больше она меня пилит, тем сильнее становится мой голод.

Единственный, кто меня спасает, – Джим. Он – само очарование. Однажды, когда мать принялась швыряться в меня тарелками в подтверждение своей правоты, я хлопнула дверью и ушла. В тот день я и познакомилась с Джимом, нашим соседом. Он студент-географ. На меня, рано заделавшуюся манекенщицей и мало учившуюся, это производит впечатление.

Мы долго болтали про дальние страны. Он втолковывал мне, до чего велик мир и насколько мелки мои проблемы в сравнении с этакими масштабами. Мне это понравилось, и мы стали целоваться под луной.

Через неделю мы переспали. Это был мой первый раз, и получилось это не лучшим образом.

Как ни стараюсь я перестать жрать, у меня не больно получается. Моя борьба с обжорством приобретает яростный характер. Буду принимать слабительное, чтобы съеденное не залеживалось в организме. С некоторых пор я овладела техникой рвоты. Суешь два пальца поглубже в глотку, и все вываливается в унитаз.

Я спрашиваю Джима, не находит ли он меня слишком жирной.

– Обожаю толстушек, – уверяет он.

Я рассказываю, что до того, как растолстеть, была очень хороша собой и работала топ-моделью, даже надеялась стать Мисс Вселенной. Он отвечает, что я для него и так самая красивая девушка во всей вселенной.

Чтобы не портить впечатление о себе, я предпочитаю, чтобы этим вечером мы не занимались любовью, а ограничились целомудренным поцелуем. Во мне крепнет решимость одержать победу над своим организмом и все-таки стать Мисс Вселенной!

Я убеждаю маму не мешать мне сделать липосакцию. Опять за меня принимается «Микеланджело скальпеля», Аброзио Ди Ринальди. Операция производится даже без местной анестезии, я наблюдаю за всеми ее этапами. Он вставляет мне в ляжки толстые трубки и включает насос. Под шум дизельного движка в прозрачные цилиндры брызжет жидкость. Сначала я удивлена тем, что насос качает одну кровь, но постепенно кровь светлеет, розовеет, густеет. Теперь это нечто среднее между кремом и гранатовым сиропом. Амброзио Ди Ринальди объясняет, что трубки надо совать в разные места, иначе останутся дырки, на его жаргоне это – «эффект волнистой жести».