Бернар Вербер - Империя ангелов [litres]

Татьяна намерена потрудиться над моим образованием. Она учит меня любить толстые книги. Подарила недавно одну, особенно меня заинтересовавшую, – перевод западного романа «Крысы». Это история одной крысы из стаи, пытающейся уйти от отношений доминирования-подчинения, изобрести способ жизни в коллективе по принципу сотрудничество-взаимность-прощение. Одновременно герой-крыса расследует убийство крысиного царя. Он выясняет, что доминирующие крысы дружно сожрали царский мозг, потому что верят, что к ним таким образом перейдет его личность. Некоторые описания крысиных войн здорово смахивают на эпизоды моей войны с чеченцами.

Ко мне в палату врывается Татьяна Менделеева. Она говорит, что человеку противопоказана одинокая жизнь, что в жизни необходимо хотя бы немного любви. Хвать меня за подбородок – и поцелуй до самых гланд, я даже не успел сообразить, что происходит. У ее губ вишневый вкус, кожа у нее – чистый шелк. Никогда еще мне не бывало так хорошо.

Татьяна говорит, что хочет со мной жить, но сначала я должен принять ее правила.

– Я как зеленое растение, – объясняет она. – Со мной надо много разговаривать.

Мы занимаемся любовью.

В первый раз я до того возбужден, что весь трясусь от наслаждения. Во второй раз у меня ощущение возрождения. В третий я забываю обо всем плохом, что со мной приключалось с самого рождения.

Мы идем вместе в кино на фильм с Венерой Шеридан «Лисицы». В ней я вижу Станислава, вот только замечаю, что она забывает снимать огнемет с предохранителя. Я единственный во всем зале, кто при ее появлении громко хохочет. Вот, значит, какой представляют нашу войну эти западные олухи? Потом мы с Татьяной сидим в хорошем ресторане и не скупимся на блины с икрой и водку. Ни в чем себе не отказываем за счет Министерства здравоохранения.

Мы часто занимаемся любовью. Мою докторшу хлебом не корми, дай залечь со мной в постель. А еще мы подолгу беседуем. Она рассказывает, что знакома с перуанской гипнотизершей Натали Ким, предложившей ей участвовать в сеансе регрессивного гипноза. Так она узнала, что в прошлой жизни была французской санитаркой Амандиной Баллю, сопровождавшей людей в медицинских экспериментах на грани смерти. Я отвечаю, что, кажется, знал и любил ее в своей прошлой жизни.

Мы целуемся.

Когда мы занимаемся с Татьяной любовью, мне хочется в ней раствориться, снова превратиться в зародыш. Я выбрал ее не только как женщину, но и как мать. Хочу полностью в нее погрузиться, чтобы она носила меня девять месяцев, чтобы потом давала грудь, пеленала, кормила с ложечки, учила читать.

Вот это жизнь! Я больше не играю в покер. Больше не желаю иметь дело с нездоровым миром игорных домов. Я столько намучился, что имею право на отдых и на удовольствия.

Нас время от времени навещает Вася, мы вместе, по-семейному обедаем. Он рассказывает мне о своей работе, которой все сильнее увлекается. После того как он заразил свои компьютерные программы страхом смерти, у тех от ужаса возможного исчезновения развились новые чувства. При подключении к Интернету они пытаются… самовоспроизводиться!

– Они ищут бессмертия, – шутит он.

Мой Вася – гений. О своих компьютерах он рассказывает как о живых существах. Он принес мне новую версию своей покерной программы. Она умеет не только блефовать, но и демонстрировать страх.

– Она действительно боится проиграть?

– Она так запрограммирована, что считает новые проигрыши приближением к смерти. Эта программа – представительница уже двенадцатого самовоспроизводящегося поколения. Они играют друг с другом, проверяя на прочность. Сильнейшие самовоспроизводятся, слабейшие стираются. Я даже не вмешиваюсь. У них происходит самостоятельный внутренний отбор по принципу производительности – и запуганности.

– Запуганность в их мире – элемент эволюции?

– Кто знает? Возможно, в нашем мире происходит то же самое. У того, кто удовлетворен своим существованием, нет никаких причин что-либо менять.

Я пытаюсь сыграть с его покерной программой. В этот раз машина выигрывает. Я пытаюсь еще раз – новое поражение. Я хочу еще, но она неожиданно ломается.

– Необъяснимые поломки – проблема номер один, – признает мой друг. – Можно подумать, что кто-то или что-то тормозит наши открытия.

Он вызывается заменить машину, хочет сыграть со мной сам. Но я обещал Татьяне больше никогда не играть в карты с людьми. Тут как раз входит она сама и обнимает меня, гладит по спине. Татьяна – счастливый сюрприз в моей жизни, которая раньше преподносила только неприятности одна хуже другой.

У меня есть желание: еще один счастливый сюрприз от жизни.

О ВАЖНОСТИ БИОГРАФИИ. Важно не само достижение, а то, что о нем расскажут биографы. Пример – открытие Америки. Его совершил не Христофор Колумб (иначе континент назвали бы Колумбией), а Америго Веспуччи.

Христофора Колумба при жизни считали неудачником. Он пересек океан с намерением достичь континента, до которого так никогда и не добрался. Да, он высаживался на Кубе, на Санто-Доминго, еще на нескольких из Карибских островов, но не догадался поискать севернее.

Каждый раз, когда он возвращался в Испанию с попугаями, помидорами, кукурузой и шоколадом, королева спрашивала: «Ну, нашел Индию?» Он в ответ твердил: «Скоро, уже скоро…» В конце концов королева отказала ему в кредите, и Колумб, обвиненный в мошенничестве, угодил в тюрьму.

Почему же тогда мы все знаем о жизни Колумба и ничего о жизни Веспуччи? Почему в школах не учат, как «Америго Веспуччи открыл Америку»? По той простой причине, что второму, в отличие от первого, не досталось толкового биографа. Дело в том, что сын Христофора Колумба решил: «Мой отец совершил великое дело, и он достоин признания». Решил – и засел за книгу о жизни своего отца.

Следующим поколениям нет дела до истинных подвигов, все решает талант повествующего о них биографа. Наверное, у Америго Веспуччи не было сына, или тот не счел нужным увековечить отцовские деяния.

Были и другие события, оставшиеся в истории единственно по воле одного или нескольких человек, решивших сделать их историческими. Кто знал бы о Сократе, если бы не Платон? Об Иисусе, если бы не апостолы? О Жанне д’Арк, заново изобретенной историком Мишле, дабы во французах вскипело желание выгнать из Франции прусских захватчиков? О Генрихе IV, распиаренном Людовиком XIV, заботившемся о своей легитимности?

Совет всем значительным фигурам: ваши деяния не так уж важны, единственный способ войти в Историю – найти себе хорошего биографа.

Эдмонд Уэллс,

Сниматься – скучное занятие. Часами переминаешься с ноги на ногу, пока не прозвучат слова «тишина-мотор-снимаем!», запускающие весь процесс. Я завела привычку, едва явившись на съемочную площадку, монополизировать стул. Кино – школа терпения. Те, кто не удосуживается обзавестись сидячим местом, обречены бесконечно ждать стоя.